Пирсон взглянул на Дьюка, не очень удивившись, что тот и это
знает, а потом кивнул:
– Примерно на шесть месяцев. Но про себя я никогда не
бросал, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Конечно, понимаю.
– Наконец я снова закурил. Это было в 1992 году, когда
появились сообщения, что люди, которые продолжали курить с вшитой полоской,
стали умирать от инфаркта. Вы помните это?
– Угу, – ответил Дьюк и хлопнул себя по лбу. – У меня вот
здесь огромный файл историй о курильщиках, дорогой мой, в алфавитном порядке.
Курение и прогрессивный паралич, курение и кровяное давление, курение и
катаракты… Вот так.
– Вот я и сделал выбор, – закончил Пирсон. По его лицу
блуждала слабая, растерянная улыбка человека, который знает, что вел себя как
идиот, что продолжает вести себя как идиот, но не знает, почему. – Я не мог ни
бросить курить, ни удалить подоску. Вот я и…
– Перестал носить полоску! – разом выдохнули оба, а затем
разразились таким хохотом, что бармен в зоне для некурящих укоризненно взглянул
на них, нахмурился, а затем вновь уставился в телевизор.
– Жизнь – сплошное искушение, не правда ли? – спросил Дьюк,
продолжая смеяться, и принялся рыться в кармане своего кремового пиджака. Он
остановился, увидев, что Пирсон протягивает ему пачку «Мальборо» с одной
выдвинутой сигаретой. Они опять обменялись взглядами – Дьюк удивленным, Пирсон
понимающим, и снова дружно рассмеялись. Бармен опять посмотрел на них, на этот
раз нахмурившись немного сильнее. Ни один из них не обратил на это внимания.
Дьюк взял предложенную сигарету и закурил. Все это заняло не более десяти
секунд, но обоим мужчинам этого было достаточно, чтобы стать друзьями. – Я
дымил, как паровоз, с пятнадцати лет и до женитьбы в 1991 году, – рассказывал Дьюк.
– Матери это не нравилось, но она била довольна, что я хотя бы не курю травку и
не торгую ею, как половина пацанов на нашей улице – я говорю о Роксбери-стрит,
– так что она не сильно ко мне цеплялась. Мы с Венди провели медовый месяц на
Гавайях, и в день возвращения она сделала мне подарок. – Дьюк глубоко затянулся
и выпустил из ноздрей две струи дыма, похожие на инверсионный след истребителя.
– Она нашла это в одном каталоге. У него было какое-то замысловатое название,
но я забыл; я его называл просто «павловской дыбой». Но я страшно любил ее – и
люблю сейчас, можете мне поверить, -поэтому старался изо всех сил. Впрочем,
оказалось не так плохо, как я представлял. Вы знаете, о каком приспособлении я
говорю?
– Разумеется, – ответил Пирсон. – Бибикалка. Заставляет вас
подождать, когда вам хочется снова курить. Лизабет – моя жена -включала мне
это, когда была беременна. Грохот такой, будто тачка с цементом падает с лесов.
Дьюк с улыбкой кивнул и, когда появился бармен, попросил снова наполнить
стаканы. Потом повернулся к Пирсону и продолжил:
– Если не считать того, что я пользовался «павловской дыбой»
вместо вшитой полоски, все остальное у меня было точно так же, как у вас. Я все
сделал, чтобы пробиться туда, где машина играет в какую-то дерьмовую интерпретацию
«Хора свободы», но привычка меня не отпустила. Убить ее труднее, чем змею с
двумя сердцами. – Бармен принес полные стаканы. В этот раз заплатил Дьюк.
Отхлебнув, он сказал: – Мне надо позвонить. Подождите минут пять.
– Ладно, – согласился Пирсон. Осмотревшись, он заметил, что
бармен отступил в относительно безопасную зону для некурящих («К 2005 году
профсоюзы добьются, чтобы здесь было два бармена, – подумал он, -для курящих и
для некурящих») и повернулся к Дьюку. Теперь он понизил голос:
– По-моему, мы собирались поговорить о людях-летучих мышах.
Дьюк приподнял свои темно-каштановые брови и заметил:
– А мы о них и говорим. Не успел Пирсон открыть рот, как
Дьюк скрылся в туманных (хотя почти не задымленных) глубинах бара Галлахера,
где висели телефоны-автоматы.
Его не было уже минут десять, и Пирсон начал было
подумывать, не пойти ли ему поискать своего нового знакомого, как вдруг его
внимание привлек экран телевизора: ведущий новостей сообщал, какой фурор
произвел вице-президент США. Выступая в Национальной ассоциации образования, он
предложил пересмотреть программу государственных субсидий детским садам и
закрыть их везде, где возможно.
Включили видеосюжет, снятый в каком-то вашингтонском зале, и
когда показали крупным планом вице-президента на трибуне, Пирсон обеими руками
вцепился в край стула так, что пальцы вдавились в обивку. Ему вспомнилось то,
что он слышал утром: «У них полно приятелей в верхах. Именно верхи их
интересуют».
– Мы ничего не имеем против работающих матерей Америки,
-говорило чудовище с головой летучей мыши, возвышаясь на трибуне с голубым
вице-президентским гербом, – и против нуждающихся бедняков. Тем не менее мы
считаем… Рука опустилась Пирсону на плечо, и он закусил губу, чтобы не
вскрикнуть. Обернувшись, он увидел Дьюка. Молодой человек явно изменился –
глаза его сверкали, на лбу блестели мелкие капельки пота. Он выглядел так,
словно только что выиграл крупный приз на скачках.
– Больше так не делайте, – попросил Пирсон, и Дьюк, уже было
садившийся на стул, замер. – Я чуть инфаркт не получил.
Дьюк с удивлением взглянул на него, затем перевел взгляд на
изображение в телевизоре. Он все понял.
– С этой сволочью еще как-то прожить можно, а как насчет
президента? Он не…
– Не думаю, – сказал Дьюк. Но, подумав, добавил: – Пока, во
всяком случае.
Пирсон наклонился к нему, чувствуя, как его губы опять
странно немеют:
– Что значит «пока»? Что происходит, Дьюк? Кто они? Откуда
взялись? Что они делают и чего хотят?
– Я вам расскажу то, что знаю, – ответил Дьюк, – но сначала
хотел бы пригласить вас на небольшое собрание вечером. Около шести. Вас
устроит?
– На эту тему?
– Разумеется.
Пирсон помялся:
– Хорошо. Но я должен позвонить Лизабет.
Дьюк встревожился:
– Ничего не говорите о…
– Конечно, нет. Я ей скажу, что Прекрасная Дама Без Капли
Милосердия требует перепроверить ее опционы прежде, чем покажет их японцам. На
это Лизабет купится: она знает Холдинг как облупленную и понимает, что та всех
поставит на уши, чтобы угодить ее друзьям из Тихоокеанского региона. Годится?
– Да.
– Мне тоже, но немного некрасиво.
– Ничего нет некрасивого в том, чтобы держать твою жену
подальше от летучих мышей. Я же тебя не в сауну приглашаю, брат.
– Надо полагать. Так что говори.