Женщина не может доказывать, убеждать и тайно ненавидит
всякую жесткую логику. Известная беспомощность в этом отношении приводит ее к
тому, что она целиком и полностью полагается на логику и аналитические
способности мужчины, оценивает которые, кстати, не по их содержательности и
логической несомненности, а по своему эмоционально окрашенному впечатлению от
увлеченности ими мужчины. Игра мужского ума с понятиями и суждениями
представляется ей чисто мужским свойством, необходимым атрибутом мужчины. Не
любя философии, женщина может любить самого философа, любить за его манеру
философствования, а вовсе не за смысловое содержание его философии.
Никогда истина не может быть системой логических
доказательств для женщины. Истина приемлется ею только в своей наглядности,
несомненности, самоочевидности, она никогда не может быть для женщины
абстрактной истиной и не осмысливается ею как исключительное торжество разума.
Женщина в мире не отвлеченно созерцает, не абстрактно
осознает, не понятийно осмысливает, но прежде всего глубинно сопереживает жизнь
своего окружения. Она не учит, а вдохновляет, не назидает, а возбуждает в нем
радостное желание жить и любить. Это женское переживание лишено четкой
конкретности, но в нем много ожидания и надежды. Отношение женщины к
объективной реальности, как уже было сказано, совершенно иное, чем у мужчины.
Женщина больше переживает, чем осознает, жизнь окружающего мира, она скорее
чувствует соответствие или несоответствие вещей друг другу, чем анализирует
его. Ее эмоциональная пристрастность оказывается решающей в восприятии
окружающего, помогает ей высветить особо значимые для нее стороны реальности и
наделить их символическим смыслом. Поэтому женщина, как правило, не преображает
сама объект своего интереса и внимания. Она лишь с надеждой ждет от него этого,
почти чудесного, преображения, в котором он действительно соответствовал бы ее
ожиданиям. Ей кажется, что если другой человек будет чувствовать то же, что
чувствует она, то он непременно уподобится ей в чем-то существенном и наиболее
ценном.
Гармония окружающего мира является для нее глубочайшей
душевной потребностью, она прекрасно организует пространство, создавая уют и
комфорт, но плохо обходится со временем, как условием, несозвучным ее сущности.
Изначально по сути своей женщина ближе к истокам жизни,
самой природой предназначено ей рожать детей, и она не может быть не пронизана
острым чувством жизни, извечной волей к жизни, заботой о ней, болью о ней,
состраданием к ней, ибо в существе женщины, в ее глубине бьет этот родник
жизни, она сама – ее источник. Вся глубина женщины обращена к этой внутренней,
скрытой, исходящей из бездны ее существа тайне жизни, она имеет с ней
сокровенную, невыразимую взаимосвязь – постоянно действующую, пульсирующую,
живую, хотя и не всегда осознаваемую.
Женщина переживает творческое состояние жизни в самом ее
истоке, а потому никогда искренно не предпочтет объективную реальность
внутренней, субъективной, всегда будет склонна не доверять объективной
достоверности, которую так чтит мужчина.
Эта внутренняя направленность переживаний женщины особенно
парадоксально заявляет о себе в любви. Здесь она ждет от мужчины признания ее
души через восхищение телом. Духовная содержательность любви для нее более значима,
чем сексуальные наслаждения. Женщина желает, потому что любит, мужчина любит,
потому что желает, и в этом, быть может, все драмы любви.
Любовно-сексуальная активность ставит женщину в положение
внутренне двойственное: с одной стороны, она хочет чувствовать себя целью жизни
для мужчины, с другой – легко становится лишь средством для возникновения новой
жизни, и потому в ее любви всегда присутствует мотив жертвы, без него любовные
переживания будут для нее неполными, ненасыщенными, недостаточными. Жертвенность
есть, быть может, самое интимное в женщине, и это так созвучно религиозному
настрою ее души!
Женственность притягательна, но не сексуальна. Чем более
женственна женщина, тем менее она сексуальна. Женственность вдохновляет, а не
будоражит. Женщина становится сексуальной, когда утрачивает в себе
женственность, но желает сознательно оттенить, проявить, обнажить прелесть и
гармоническую красоту своего женского тела. Женственность легче проявляется в юности
женщины, сексуальность – в ее зрелые годы. Проявление женственности
непосредственно и душевно, проявление сексуальности театрально, демонстративно,
декоративно.
Женственность не хочет быть неким «объектом», предметом, она
побуждает женщину избегать сексуальных контактов как недолжных актов,
стремящихся, так сказать, захватить женственность в «объекте». Женственная
женщина чувствует нравственное унижение от того, что ее принимают как
сексуальный объект, в котором время от времени появляется нужда, она воспринимает
как оскорбление явное проявление безликой похоти в отношении нее. Она не хочет
быть средством для мужчины, желая быть его возвышенной целью.
Ее бегство от назойливого сексуального преследования не есть
поведение самки, испытывающей выносливость и силу самца; в ее бегстве
присутствует не столько животно-инстинктивный мотив, сколько яркое чувственное
переживание бесчестия, то интимно-женское внутреннее переживание, которое не
поддается обыденной логике.
Женщина не имеет потребности в ребенке до тех пор, пока ей
достаточно влюбленности мужчины. Инстинкт деторождения заявляет о себе в
женщине при известном изживании взаимного полового влечения у влюбленной пары,
при первом движении к ослаблению его со стороны мужчины, в том незаметном даже
ему самому внутреннем движении к отходу, которое женщина чувствует первой.
Ребенок – не смысл и цель любви, как полагают формально
мыслящие люди, это живой памятник любви. Если половое влечение не приводит
мужчину к великому творчеству любви, к воплощению того волшебного сна наяву,
который грезится обоим в период влюбленности и который вбирает в себя всю
красоту и смысл полового влечения, то оно побуждает к творчеству женщину,
причем к творчеству сугубо женскому – созиданию живой плоти ребенка, оно
склоняет ее к материнству. Женственность преображается в материнство, женщина
обращена теперь к своему ребенку, она душевно взаимодействует с ним, и эти
внутренние любовные токи становятся великим благом для него, тем великим
материнским благословением на жизнь, без которого нет радостного детства, а
стало быть, нет счастья у человека. И потому радость материнства это не радость
разделенной любви, она наполнена тихой грустью, нежностью и грустью...
Женственность и мужественность создают сообразное полу
психическое обрамление инстинктивных побуждений. Возьмем пищевое и
оборонительное поведение. Для женщины кормление, вскармливание – одна из
природных функций ее материнского организма, женщина – существо питающее.
Приготовление пищи было всегда не только ее обязанностью, но в известной мере и
ее естественной потребностью. Недаром во все времена женщина была
хранительницей домашнего очага – символом тепла, сытости, покоя.
Женщина-мать кормит своего младенца грудным молоком, и
грудное вскармливание, если оно не осложнено никакими удручающими
обстоятельствами, доставляет ей особое удовлетворение. От природы способная к
созданию живого универсального продукта, каковым является ее грудное молоко,
женщина инстинктивно лучше и тоньше чувствует вкусовые достоинства и недостатки
пищи, она искуснее сочетает пищевые компоненты, получая в конечном итоге
вкусовую гармонию.