Существует достаточно расхожее мнение, что лучшими и более
изысканными поварами являются мужчины, но приготовленные ими яства – лакомства
гурманов – сплошной вкусовой продукт, то есть тешат язык и калечат желудок. На
праздничном мужском столе долго не протянешь, и как прав был Л. Толстой,
который говорил: «Бог создал пищу, а дьявол – поваров».
Кормление – своеобразное творчество женщины, оно направлено
в конечном итоге не на создание вкусового продукта, как это может показаться
поначалу, но на достижение при помощи этого продукта определенного благодушного
и общительного состояния у едящих. Женщина своим столом исподволь создает для
окружающих добродушно-благожелательный фон общения. Она испытывает
удовлетворение от того, что кормит, насыщает, потчует и тем самым создает
физический и душевный комфорт тем, кого кормит и кого любит, о ком заботится.
В совместной трапезе мужчины и женщины есть своя половая
символика. Можно сказать, что мужчина хочет есть, женщина хочет накормить. Сама
для себя женщина редко готовит какие-то особые кушанья. Если у женщины не
возникает желание накормить мужчину, это значит, что он ей душевно безразличен,
если она не хочет есть вместе с ним, она никогда не захочет иметь от него
ребенка. Кухня в бытовом общении полов занимает не менее важное место, чем
спальня.
Теперь об оборонительном поведении.
Если мужчина в случае опасности стремится воздействовать на
враждебный объект, нейтрализовать или уничтожить его, то женщине такое
поведение присуще лишь частично. В критических ситуациях, представляющих угрозу
жизни, женщина больше уходит в себя, и потому ее действия могут быть хаотичны,
а наглядно демонстрируемая дезорганизация поведения провоцирует мужчину на ее
активную защиту. (Заметим, кстати, что женщина иногда совершенно искренне
пугается чего-либо в присутствии мужчины, бессознательно испытывая тем самым
его готовность и способность ее защитить.)
Но женщина начинает действовать активно и целенаправленно –
и даже, может быть, активнее, чем иной мужчина, – когда опасность касается
значимого и бесценного для нее существа, которое она любит, лелеет, в котором
живет ее душа. Это может быть ребенок, муж, близкий и дорогой ей человек или
даже просто живое, любимое ею существо. Здесь во враждебности к своему недругу
она мстительна и агрессивна, а потому страшна и опасна более, чем мужчина. Ее
самозащита направлена скорее на сохранение и оберегание от надругательств и
уничтожения в первую очередь своей душевной святыни и уже потом – на защиту
целостности своего тела. Она вообще парадоксально относится к возможности своей
физической смерти. Она словно боится не самой неизбежности смерти, а того, что
таится за ней. Страх перед смертью собственного тела не так велик в ней, как
страх перед распадом того внутреннего мира, которым она живет, тех чувств,
надежд, упований, которые дают ей душевные силы и возможность жить. Для женщины
тело – средство самозащиты, для мужчины – цель самозащиты. Мужчина остро
реагирует на опасность, выделяя в ней тот враждебный для него акцент, который
особенно грозит его существованию. Именно это делает его и лучшим воином.
Если же говорить о воинственности женщины, то она скорее
экстраординарна, не является ее природной данностью и всегда созвучна мотиву
святости, борьбе за отстаивание и утверждение ее святыни. В глубине души они
никогда не перестает быть весталкой – жертвенной хранительницей священного огня
жизни, и если для мужчины Вечность – абстрактное понятие, для женщины – великое
живое предчувствие. Не Вечность страшит женщину, а Время.
* * *
Два пола. Две половины человеческого существования, которые
невозможны одна без другой и взаимно дополняют друг друга. Их влечение друг к
другу неоднозначно, внутренне противоречиво. Между ними действуют силы
эротического взаимопритяжения и эгоистического взаимоотталкивания. Но наивно
думать, что силы эти действуют, так сказать, симметрично, то есть мужчину
влечет к женщине так же, как женщину к мужчине. Во влечении полов друг к другу
есть своя асимметрия: мужское направлено на женское, женское не столько активно
стремится к мужскому, сколько притягивает его к себе; женское обращено в глубь
себя.
Мужчина счастлив надеждами на любовь желанной женщины,
женщина счастлива не столько любовью к мужчине, сколько его любовью к ней;
мужчина любит женщину, женщина – саму любовь.
Мужчина несчастен и подавлен, когда не может обладать
женщиной – предметом своего вожделения; женщина несчастна, если ни для кого не
может стать таким «предметом вожделения». Не мужчина нужен ей, не просто
мужчина, а его благоговейное к ней отношение, в котором упивается она своим
женским торжеством, признанием собственной ценности в его глазах. Лекарством от
любви для мужчины может быть другая женщина, для женщины другой мужчина не
может быть таковым – ей нужна другая любовь.
В сущности женщина жаждет поэтического отношения к ней со
стороны мужчины. Она чувствует себя по-женски удовлетворенной, если мужчина в
своей деятельности безусловно проникается ее женскими ценностями жизни, ее
устремлениями и ожиданиями, вдохновляется ею, плодотворно созидает для нее и во
имя ее тот творческий мир, в котором она царит явно или тайно. Ведь мужчина, по
самой природе своей расположенный к более глубокому и многогранному познанию
объекта, имеет возможность воздействовать на него, делать податливым,
пластичным, способным всецело подчиниться творческой воле человека.
Истинное творчество немыслимо для мужчины вне полового
самочувствия, вне полового вдохновения, вне интуиции внутреннего единения, а
вдохновляющим и преображающим стимулом всякой по-настоящему серьезной
творческой деятельности является женственность и только женственность, «Вечная
Женственность»! Творчество мужчины всегда тайно или явно посвящается женщине,
реальной или воображаемой. Как мужчина телесно оплодотворяет женщину, делая ее
матерью, так и женщина духовно оплодотворяет мужчину, повышая его внутренний
творческий потенциал. Творчество мужчины исподволь устремлено к тому, чтобы
впечатлить, покорить, пленить, удивить именно женщину, создать дар, достойный
ее; это чувствует даже ребенок – маленький творец, посвящающий плоды своего
творчества матери. Такой творческий гений, как А.С. Пушкин, свидетельствует:
«Сладостное внимание женщин – почти единственная причина всех наших
устремлений». Без женственности, без ее животворного влияния деятельность
мужчины теряет могучий творческий катализатор, становится в чем-то
механической, штампованной – и пусть даже весьма профессиональной, но не живой,
не плодотворной, чахлой.
Душевный камертон женственности резонирует в душе мужчины
высвобождением творческих импульсов, делающих эту душу емкой и чуткой;
женственность оплодотворяет и освящает душу мужчины. В отсутствие
облагораживающего влияния женственности мужчина не творит, а вытворяет нечто
очень далекое от истинного творчества.
Исчезновение женственности в мире, ее растоптанность ведет к
творческой выхолощенности, к упадку, к нравственной тупости и распаду, к тому
душевному вывиху, при котором мужчина, одаренный, к несчастью, какими-либо
способностями, созидает не жизнь, а смерть и разложение. Бесполое «творчество»
мужчины не способствует вызреванию самого главного плода истинного творчества –
личности, оно неблагодатно, бессильно, претенциозно, ограниченно и безлико, а
чисто механическое творчество типичного «технаря» – вещь весьма далекая от того
духовного творчества, которое рождает в человеке личность. Только в становлении
своей личности через подлинное творчество человек прорывается к духовной
беспредельности, ощущает великое дыхание внутренней свободы, той свободы,
которой не знает всецело социально обусловленный индивид.