С эстетикой мужчины хорошо соотносится его сексуальность –
одна из наиболее значимых для него ценностей жизни, сугубо мужское «счастье».
Сексуальная активность обязательно предполагает наличие «объекта», предмета
вожделения, хотя бы в воображении; она есть стремление к исключительно
специфическому удовольствию от физического обладания телом другого, она, можно
сказать, являет собою овеществленную «любовь», стимулирующую определенным
внешним видом и соответствующим поведением желанного «объекта».
Глубинные любовные переживания осложняют сексуальность,
мешают ей, переводя ее энергию в более возвышенный душевный пласт, и потому
мужчина, не желающий во имя любви жертвовать эгоизмом своего пола, избегает
любовных отношений, стремясь лишь к сексуальным контактам. Любовь тяготит
мужчину своими сложными внутренними переживаниями; его половое удовлетворение
заключается в получении сексуального удовольствия, не более, и он стремится
разнообразить это удовольствие, без которого жизнь становится для него пресной,
тоскливой, удручающей, особенно если от природы он имеет сильную сексуальную
конституцию. Отсутствие удовлетворяющей его сексуальной активности способно
вызвать в поведении мужчины агрессивность, антисоциальность, с более или менее
вероятным выходом в алкоголизацию, которая, как ему кажется, снимает гнетущую
его проблему, но в конце концов ведет к половому бессилию. Таким образом,
мужчина совершает, не всегда осознавая это, сексуальное самоубийство.
Социальная или психическая блокада сексуального самовыражения оживляет в
мужчине тягу к алкоголю, к наркотику, которые смягчают для него остроту
осознания гнетущих сексуальных проблем.
Мужская сексуальность, точнее, мужское стремление к
сексуальному удовольствию, особенно соотносимо с известным аморализмом мужчины,
с его склонностью к сомнительному риску и даже авантюризму для достижения
вполне конкретных жизненных благ, среди которых женщина, вернее, женщины не
только разнообразят его сексуальную жизнь, но и дают ему непосредственное
подтверждение его мужской силы, завоеванной им у природы, что особенно значимо
для него в тех случаях, где он чувствует себя наделенным даром сильного
неформального лидера. Формальный «лидер» может быть импотентом (и его роль
играют окружающие его), неформальный, то есть подлинный, – никогда!
Сексуальная энергия мужчины заявляет о себе не только в интимной жизни, но и в
сфере его социальной активности. Внушающее воздействие лидера (а без такого
воздействия невозможен ни один социальный союз) связано с его способностью –
которую он сам часто не осознает и трактует как собственную убежденность –
притягивать к себе сексуальную энергию других людей и концентрировать ее вокруг
своей персоны, создавая центр притяжения для многих, идущих вслед за ним.
Мужское сознание, безусловно, необходимо социуму, и
общественное сознание обязательно вбирает, впитывает в себя и руководствуется
мужской моделью мира, но только мужская структура сознания сама по себе не
раскрывает личности в человеке, ибо социальная личность – это только личина,
способ приспособления, маска, живущая по предписаниям общества, а не
нравственного повеления личности. Для того чтобы сложиться как личность – не в
социальном смысле, а по сути, – мужчина должен обратить взор в себя и
явственно, интенсивно, полно прочувствовать, пережить бездонную глубину своего
внутреннего мира. А это требует не столько размышления, сколько страсти,
страстного состояния души, ибо вне подлинной и сильной страсти пути к самому
себе нет, она и есть подлинность человека; ум и воля никогда не раскрывают его
так, как страсть.
У страсти свои категории и свои критерии познания. Властно и
мощно она заставляет пройти весь спектр человеческих переживаний – отчаяние и
восторг, страх и экстаз, смирение и бунт, вину и раскаяние, грех и покаяние; у
нее свой опыт жизни, своя память жизни, свое видение и понимание мира, несхожее
с его рассудочной «объективной» моделью.
Страсть и бесстрастие порождают свои способы познания, ведь
тайне бытия мало быть осознанной, она должна быть еще и прочувствована, только
тогда человек проживает свою жизнь в полной мере, обретает опыт своего
самочувствия в мире, открывает для себя смысл своего существования.
Душа мужчины спит, и он видит «объективные» сны до тех пор,
пока не врывается в его жизнь, взрывая все его существование, либо драма любви,
либо безысходное отчаяние, либо восторг красоты, либо мучительный парадокс
мысли, либо жестокие откровения инобытия, либо безграничная жалость, либо
бездна человеческой боли и страдания. Эти или подобные им потрясения жизни
смещают привычные ценностные ориентиры мужчины, заряжают его новым
самочувствием, заставляют ощутить за «объективной» поверхностью нечто иное,
трудно поддающееся формальнологическому осмыслению. Так гонители обращаются в
ревнителей, а то, что казалось нелепой фантазией инфантильного ума, становится
подлинной реалией преображенного сердца, ибо трезвый и четкий ум всегда
сочетаем с холодным сердцем, но жар сердца заставляет наш ум сообразовываться с
иной реальностью, к которой принадлежит человеческое существо, отличной от
«объективно данной».
Мужественность, не вобравшая в себя красоты и боли мира,
мужественность, не обогащенная, не облагороженная, не просветленная глубинными,
оплодотворяющими душу переживаниями, всегда стремится к пошлому
эгоцентрическому самоутверждению – мужчина желал бы полагать себя самым сильным,
самым могущественным, самым умным, самым способным. В этом почти
бессознательном стремлении к безграничному самоутверждению он может доходить до
самозабвения и полной утраты реальной жизненной самооценки.
Но мужчина по-настоящему значителен, по-настоящему
великодушен, по-настоящему мужествен не тогда, когда однозначно, прямолинейно и
во что бы то ни стало утверждает свое одичалое «эго», а когда отрицает в себе
эту ограниченную самость, когда преодолевает собственный природный, зачастую
зоологический эгоцентризм во имя высших ценностей бытия, несущих ему духовный
потенциал творчества, личностное становление, полноту и целостность
существования, жизненный смысл. Ему требуется мужество, чтобы стать и
оставаться личностью. Личность в мужчине – явление всегда большое,
удивительное, притягательное, благодатное, почти чудесное, ибо в личности, и
только в ней происходит великий духовный синтез мужских и женских ценностей
существования и преодоление природной половой разделенности человека.
* * *
О женственности говорить труднее, чем о мужественности, она
укоренена, сокрыта в глубинах человеческого существа, женственности
приличествует язык поэзии и музыки. Внутреннее субъективное содержание не
столько осознается женщиной, сколько эмоционально переживается ею, порождает в
ней душевные движения, чувства и проникновения, которые являются только для
женщины чем-то непосредственно ощутимым и постижимым. Внутренний мир женщины
трудно понять в рамках жесткого логического мышления, для формальной логики он
слишком запутан, прихотлив, капризен, замысловат.
Понятиям женщина явно предпочитает представления.
Понятийное, отвлеченное, обобщенное, логически классифицированное и абстрактное
тем более чуждо ей, чем более она женственна. Совершенно абстрагированные
понятия, абсолютно лишенные чувственного элемента образы не принимаются ею
вовсе, она остается безразличной к ним. Действительность задевает ее и
воспринимается ею лишь постольку, поскольку познавательный, интеллектуальный
элемент для нее слит с элементом чувственным, эмоциональным.