Итог был таков: идиот получил меньше
возможного, всего два года и, вероятно, в ближайшие месяцы попадет под
амнистию.
– Чем же ты недоволен? – удивилась
я. – Хотел добиться оправдательного приговора? Но ведь такое невозможно.
– Да знаю я, – пробормотал
сын, – просто этому клоуну и адвокат-то не нужен, и так бы ерунду получил,
даже конвойные чуть от хохота не попадали. Это как? Им ведь вообще нельзя ни на
что реагировать.
Я вздохнула и, оставив всех спокойно есть
мясо, пошла в спальню. Неожиданно совершенно невероятно заболела голова. Иногда
со мной приключается страшно неприятная штука под названием мигрень. Объяснить,
что это такое, невозможно. Вообще трудно описать другому свою болячку, на моей
памяти подобное удалось лишь первому мужу – Костику. У бедняги случился
геморрой, и он без конца охал. Я, как могла, пыталась облегчить страдания. Но
супруг только жалобно стонал.
– Ну объясни, – пристала я к
нему, – что чувствуешь, может, тогда лучше сумею тебе помочь!
Муженек прекратил охать и спросил:
– У тебя зубы когда-нибудь болели?
– Конечно, – удивилась я.
– Ну так представь, что в заднице полно
клыков, и все как один с пульпитом!
Ну не могу я подобрать достойного сравнения,
чтобы описать мигрень!
Взяв две таблетки баралгина и запив их
стаканом аспирина «Упса», я рухнула в кровать. Уже лежа на подушке, сунула в
рот таблетку радедорма. Сейчас засну… Горячая палка, торчавшая в левом глазу,
стала потихоньку исчезать, тошнота уже не подступала к горлу. Веки отяжелели,
руки и ноги придавила неведомая сила.
– Дарья, – раздалось над самым
ухом, – ты чего, дрыхнуть легла? День еще, семи не пробило! Вставай!
Я села. Горячая палка вновь прошила голову, и
желудок начал судорожно сжиматься. Перед глазами возникло лицо Ефима.
– Что надо? – простонала я.
– Да тут вот дело такое… Словом, будь
другом, одолжи немного.
– Проигрались?
– Все эта дура виновата!
– Кто? – спросила я, разыскивая
кошелек.
– Галя, вот уж недотепа так недотепа, не
видал таких.
– Что случилось?
Ефим хмыкнул и плюхнулся в уличных брюках
прямо на чистое постельное белье. Видно было, что старика обуревает злость.
Они с Галей доехали до Беговой, и Ефим
Иванович, как все игроки верящий в приметы, предложил даме самой выбирать
лошадь. Надеялся, что новичку повезет. Верещагина остановилась на резвом
жеребце по кличке Пикадор. Старик только вздохнул. Получить что-то с подобной
ставки трудно. Пикадор – признанный фаворит, и три четверти публики поставили
на него. А чем больше народа, тем меньше выигрыш, но делать нечего, по законам
бегов, желание новичка исполняется.
Старик галантно сходил в кассу и внес не
только Галину ставку, но и свою собственную тысячу, намереваясь сгрести через
несколько минут примерно на триста рублей больше, потом вернулся на трибуну.
Сначала кони неслись гурьбой, потом Пикадор
вырвался вперед и стрелой полетел к финишу. Стадион загудел. Чуда не
происходило, скачку выигрывал лидер. Ефим опустил бинокль, поджидая удара
колокола. Внезапно по ипподрому пронесся сдавленный вздох. Буквально за
несколько метров до финишной черты фаворит запнулся и упал. Бегущие следом не
успели притормозить, возникла куча мала, настоящая мешанина из конских тел,
жокеев и бричек. В результате победу одержал дряхлый Гиацинт, никем не
воспринимаемый всерьез. И конь, и наездник казались страшно удивленными, но
спорт есть спорт, и единственный зритель, не побоявшийся поставить на доходягу
Гиацинта, огреб сказочный барыш. Ефимова тысяча исчезла без следа.
– А все эта чертова баба, – злопыхал
дед, – никогда таких невезучих не встречал. Железно известно: хочешь
выиграть – ищи новичка и ставь вместе с ним. Никогда не подводило, а тут!
Пикадор упал! Люди второго такого случая и припомнить не могут. Как хочешь,
конечно, но я на твоем месте эту девку гнал бы из дома. От неудачников надо
избавляться. Несчастья приманивают, попомни мои слова. Что-нибудь да случится:
наводнение, смерч или что-нибудь подобное… Гони ее вон.
Желая побыстрей заснуть, я сунула Ефиму
Ивановичу сто долларов и кулем рухнула в постель. Но не успели мои глазки вновь
сомкнуться, как снизу раздался истошный вопль:
– Пожар, горим, спасите!
Прямо в пижаме я ринулась в гостиную. Комната
полна дыма и дурно пахнущей белой пены. На окне совершенно обуглившиеся
занавески. Рядом Аркашка с огнетушителем в руках, отчаянно вопящая Галя и
подпрыгивающая Маня. Следом за мной в гостиную влетела Зайка, сжимая в руках
кувшин с водой.
– Боже! – закатил глаза Кеша. –
«Не стая воронов слеталась!» Ну подумаешь, занавеска вспыхнула, уже потушили.
Галя продолжала истерически рыдать, со второго
этажа донесся голос Серафимы Ивановны, няни близнецов:
– Детей эвакуировать?
– Нет, – крикнула Зайка, – все
кончилось.
– Пожар, – почему-то снова завопила
Галя, – горим, сейчас погибнем.
– Успокойся, – сказала я, беря
гостью за руку, – видишь, занавесок больше нет, а все остальное в порядке.
Женщина стала судорожно оглядываться по
сторонам, потом закатила глаза и хлопнулась оземь. Но на этот раз обошлись без
«Скорой помощи», просто расстегнули ее тугую грацию. Бедолага открыла веки и
тихонько пробормотала:
– Простите великодушно, в детстве
оказалась одна в горящей квартире и с тех пор панически боюсь огня, просто
разум теряю.
– Это заметно, – буркнул
Кеша, – в следующий раз не прикуривай возле занавесок. А то вытащила
зажигалку, пламя в полметра, хорошо еще, что я рядом стоял.
Галя курит? Вот это новость.
– И зачем корсет затянула? –
спросила Ольга. – Ясно объяснили, что нельзя. Свалишься на улице, кто
поможет?
– Галя тут? – раздался вежливый
голос, и Миша вступил в комнату.
В руках он держал кипу исписанных листочков и
калькулятор. Верещагина быстренько приподнялась, запахивая платье.
– Галочка, – обрадовался
профессор, – погляди, никак не выходит.
Кешка с Зайкой одновременно вздохнули, Маня
многозначительно покрутила пальцем у виска.