Глава 1
Октябрьский день плавно приближался к вечеру.
Солнце еще довольно ярко светит, но в воздухе уже чувствуется дыхание зимы. Я
стояла в пробке на Волоколамском шоссе и соображала, успею ли приехать домой к
восьми. В 20.00 НТВ собиралось показать детектив с моим обожаемым Пуаро.
Следовало вознаградить себя за часы, бесцельно проведенные в магазинах.
Невестка отправила меня купить новые гардины для столовой, но, несмотря на все
поиски, ничего подходящего на глаза так и не попалось.
Вереница машин продвигалась вперед черепашьим
шагом. Справа показался вещевой рынок, и в ноздри внезапно ударил запах
жарящихся чебуреков, тех самых – с начинкой из собачатины. Желудок жалобно
сжался, и ужасно, просто невыносимо захотелось проглотить отвратительное кушанье.
Я запарковалась у входа и, вылезая из «Вольво», попробовала урезонить бунтующий
аппетит. Небось готовят на машинном масле и тесто хватают немытыми руками…
Полная угрызений совести и тихо злясь на себя за чревоугодие, я уже хотела
захлопнуть дверцу, как началось нечто, напоминающее киносъемку гангстерского
фильма.
Откуда ни возьмись появились мужики в
камуфляже и черных шапочках-шлемах. Над площадью зазвучал отборный мат.
Торговцев словно ветром сдуло. Кто укрылся в железном вагончике, кто забрался
под столики-прилавки.
Когда послышались первые выстрелы, я, долго не
раздумывая, юркнула за «Вольво» и растянулась на грязном асфальте, стараясь
стать как можно более незаметной. Авось пронесет и останусь жива. Из-за низкого
автомобиля трудно наблюдать за побоищем. А оно развернулось не на шутку. В
узкую щель были видны только бегающие взад и вперед ноги в фирменных ботинках,
слух услаждался невероятными выражениями.
Одна из схваток завязалась прямо около
«Вольво», машина задергалась. От ужаса я закрыла глаза и принялась возносить
молитвы к богу почему-то на латинском языке. Но тут завыли сирены. Ботинки
унеслись, на их место примчались другие – попроще и подешевле, зато мат остался
прежним – густым и крепким. Наконец воцарилась относительная тишина,
прерываемая отдельными выкриками. От ужаса почти перестала соображать. Тут к
«Вольво» подошли черные сапоги, и раздался молодой звонкий голос:
– Эй, есть кто живой?
– Здесь! – крикнула я из-за машины.
– Вылазь, – велел мужчина.
Кое-как, кряхтя и сопя, я поднялась на ноги и
обозрела пейзаж. На площади царил погром. Большинство торговцев отряхивались и
пытались собрать разбросанный товар. Возле будки с чебуреками лежала убитая
собака и виднелись непонятные кучи: то ли вещи, то ли трупы. Стараясь не
смотреть в ту сторону, я почесала грязной рукой нос и сказала стоящему рядом
милиционеру:
– Здравствуйте.
– Документики предъявите, – не пошел
на контакт страж закона.
– Зачем? – возмутилась я. – Вы
должны охранять покой мирных граждан, а не требовать у них документы. Что же
такое делается, просто чебуреков захотелось, вот и остановилась здесь…
– Документы на машину, права и
паспорт, – продолжал оставаться неприступным милиционер.
– Не дам, – обозлилась я.
– Ну, тетенька, – неожиданно
по-детски заныл проверяющий, – вам жаль, что ли? Служба такая…
Я поглядела на его по-детски круглое лицо,
покрытое мелкими веснушками. Тощенькая шейка выглядывает из широкого воротничка
форменной рубашки… И чего я на него обозлилась?
Вздохнув, влезла в «Вольво» и подала мальчонке
требуемое. Парнишка взял синенькую книжечку и протянул:
– Так вы иностранка, француженка.
– Как видишь…
– Здорово по-русски говорить
научились, – восхитился мальчишка, – без акцента…
Потом, очевидно, решил соблюсти
дипломатический этикет и церемонно произнес, отдавая честь:
– Можете проезжать, приношу извинения за
инцидент.
– Что тут произошло? – спросила я,
пряча бумаги.
– Да вот, братки территорию
делили, – вздохнул милиционер, – спор у них вышел.
– Ладно, – пробормотала я,
захлопывая дверцу.
– Тетенька, – поскребся в стекло
патрульный, – вы бы умылись тут в туалете, а то грязные – жуть.
Проигнорировав дельное предложение, завела
мотор и покатила домой, в поселок Ложкино.
Милиционер, милый мальчик, заблуждался. Я
русская, хотя имею в сумочке паспорт гражданки Французской Республики. Впрочем,
на французском говорю, как по-русски, бегло, без ошибок и акцента, ибо всю свою
сознательную жизнь преподаю студентам бессмертный язык Золя и Бальзака.
Долгие годы моя преподавательская деятельность
уныло протекала в заштатном техническом институте, на кафедре иностранных
языков. Платили мало, постоянно подрабатывала частными уроками. Приходилось все
время думать о том, как прокормить семью. А домашних много – сын Аркашка,
невестка Оля, дочка Маша, парочка собак, три кошки, несколько хомяков, белая
крыса и ближайшая подруга Наташка. Давно заметила, что родственниками
становятся по жизни. Родные сестры не бывают так близки, как мы с Наташкой.
Поэтому, когда после развода свекровь выгнала ее из дома, а мачеха не пустила в
родную квартиру, Наталья перебралась к нам в двухкомнатную «распашонку» в
Медведково, и все домашние восприняли это как нечто совершенно естественное.
Жить бы нам в нищете, считая копейки, но
неожиданно случилось чудо. Наталья вышла замуж за француза и укатила в Париж.
Следом за ней отправилась вся семья погостить. Но не успели мы подивиться
Наташкиному благополучию, когда ее мужа, барона Жана Макмайера, убили. В
одночасье подруга оказалась невероятно богатой дамой.
Трехэтажный дом в предместье Парижа, коллекция
уникальных картин, отлично налаженный бизнес, километровый счет в банке – вот
далеко не все, чем она стала единолично владеть, потому что у Жана не оказалось
никаких родственников, кроме законной жены.
Сгоряча все решили остаться в Париже и целый
год вели бездумную жизнь рантье. Но ностальгия – болезнь неизлечимая, и все
чаще домашние стали вспоминать милый сердцу слякотный ноябрь, даже колбаски
хотелось, нашей, родной, с примесью туалетной бумаги.
И тут появился закон о двойном гражданстве.
Это разом решило все наши проблемы. Теперь каждый член семьи имеет в кармане
два паспорта: красный – российский и синий – французский. Мы вернулись в Москву
и поняли, что богатому человеку везде хорошо. Построили двухэтажный дом в
поселке Ложкино, завели кухарку, домработницу и принялись заниматься тем, о чем
раньше могли только мечтать.