Семейство Танака опасалось, что их тоже переведут на другое
место, Такео и Рэйко не знали, переживет ли семья еще один переезд. Здесь они
уже привыкли, обзавелись друзьями, нашли приличную работу в школе и лазарете.
Им не хотелось перебираться в другой лагерь, даже если условия там окажутся
лучше, чем здесь, на озере Тьюл, где собралось слишком много недовольных и
инакомыслящих. Наконец стало известно, что их никуда не отправляют, в отличие
от множества других семей, жизнь которых превратилась в бесконечную череду
прощаний и переездов.
Как только прибыли новые «предатели», лагерь переименовали в
«Сегрегационный центр Тьюл». С целью лучшего контроля правительство решило
собрать всех японцев из группы высокого риска в одном месте. Обитатели лагеря
знали, что когда-нибудь такое случится, но не представляли себе такого трудного
положения. Сейчас в лагере находилось на три тысячи человек больше, чем он мог
вместить, — всего. более восьми тысяч человек, и условия в лагере заметно
ухудшились. Стало тесно, удлинились очереди. Не хватало продуктов и лекарств.
Неизбежно усиливалась напряженность.
Хироко не верилось, что они провели в заключении уже целый,
год — эту годовщину никому не хотелось праздновать, а конца заключению не
предвиделось, хотя новости о ходе войны" продолжали поступать. Муссолини
был свергнут в июле, безоговорочная капитуляция Италии состоялась после Дня
труда, но немцы еще продолжали воевать. Теперь Питер сражался в Италии —
союзники постепенно стягивали войска на сапог.
Апеннинского полуострова, пытаясь вытеснить немцев на их
территорию. То и дело вспыхивали сражения за небольшие города и деревушки.
Продвижение армии было нелегким.
В августе американцы сбили самолет адмирала Ямамото.
Он руководил нападением на Перл-Харбор, и такая потеря для
японцев была невосполнимой. Эта новость была опубликована в лагерной газете, и
все радовались, читая ее. Но даже это не убедило власти лагеря в том, что его
обитатели — настоящие американцы, ничуть не сочувствующие японцам. У
интернированных японцев почти не находилось сторонников. До сих пор из
высокопоставленных особ только министр внутренних дел Гарольд Айкс и министр
юстиции Фрэнсис Биддл заявляли президенту, что считают создание лагерей для
интернированных граждан возмутительным явлением. Несмотря на это, никто не
делал попыток освободить узников.
Со временем положение на озере Тьюл только ухудшилось:
терпение иссякло, условия были хуже некуда, а «предатели» делали все возможное,
лишь бы распалить недовольство людей и усугубить беспорядки.
В октябре забастовки достигли небывалой силы. «Нетнет
ребята» делали все возможное, лишь бы убедить всех и каждого отказываться от
работы или сотрудничества с администрацией. Многие из стариков не хотели
ввязываться в это дело, но ссориться с «нет-нет ребятами» становилось все
опаснее — за несколько недель лагерь полностью оказался под их влиянием.
В ноябре войска окружили лагерь на озере Тьюл и подавили
мятежи, заставив узников вернуться к работе. К тому времени в демонстрациях уже
участвовали пять тысяч человек, забастовки вспыхивали непрестанно. Мало кто из
руководителей запрещал своим подчиненным присоединяться к ним, и в числе них
был белый, руководитель лазарета. Он слишком дорожил своим персоналом,
способным выхаживать больных и умирающих, чтобы позволить ему участвовать в
забастовках. Когда бунтовщики узнали о его запрете, они ворвались в лазарет и
избили смельчака до смерти. Персонал лазарета, состоящий только из японцев,
делал все, чтобы защитить его, и некоторые из них тоже были ранены. Трагедия
приобрела широкую известность, и тринадцатого ноября в лагере было наконец
введено военное положение. Запрещались любые сборища, деятельность клубов,
танцы, свободное перемещение по лагерю. Узники притихли.
Был установлен комендантский час, повсюду расставили
охранников, следящих за соблюдением правил. Они имели право арестовать любого,
кто не подчинялся им или даже просто казался мятежником. Работа в лагере
полностью остановилась, многие старики боялись выходить из дома. «Предатели»,
как их по-прежнему называли, были еще слишком многочисленными и вносили немалый
вклад в создание беспорядков. Остальные обитатели лагеря возненавидели их —
особенно те, кто подписал присягу и отправил своих сыновей в армию, на флот и в
авиацию. Почти на каждом окне красовались звезды, у многих сыновья уже погибли
на войне. Но молодежь, оставшаяся в лагере, была оскорблена так, что
отказывалась присягать кому бы то ни было и превращала жизнь других людей в ад,
что, разумеется, «преданные» считали несправедливым.
Их ярость вспыхнула вновь в День благодарения, когда в
лагере истощились запасы продовольствия. Чаша терпения переполнилась, и
«преданные» стали вступать в схватки с «нет-нет ребятами». Они уже достаточно
терпели. Со своими угрозами, бешенством и насилием эти парни зашли слишком
далеко, и на какое-то время весь лагерь оказался на пороге бунта.
Но постепенно в декабре все уладилось, ненависть начала
утихать. В лазарет еще поступали раненые в драках и во время демонстраций.
Тадаси, Хироко и их товарищи по работе по-прежнему были потрясены событиями той
ночи, когда «нет-нет ребята» ворвались в лазарет и избили его главу. Тадаси
спас Хироко и двух других сестер, втолкнув их в чулан и загородив собой дверь.
Прошло несколько часов, прежде чем он позволил им выйти. Потом Тадаси долго
поддразнивали этим случаем, однако он ни за что не допустил бы, чтобы пострадал
кто-нибудь из сестер. Он убил бы любого обидчика — особенно если бы тот напал
на Хироко.
Той ночью ему чуть не пришлось схватиться с одним из
приятелей Салли по имени Хиро, поступки которого не одобряли даже его родители.
Этот восемнадцатилетний симпатичный, неглупый юноша из
уважаемой семьи приобрел в лагере все замашки уличного бродяги. Он отказался
принять присягу, хотя родился в Америке, и был одним из лидеров «нет-нет
ребят». Особенно ему нравилось маршировать во главе колонны себе подобных мимо
дома Салли, похваляясь своей удалью и приводя Такео в ужас и бешенство. Такео
уже давно запретил Салли встречаться с ним, хотя родители Хиро были его
хорошими знакомыми. Они признавались, что ничего не могут поделать с Хиро. Он
продолжал встречаться с Салли у общих друзей, и она восхищалась его умом. Он и
вправду казался разумным, когда не маршировал и не выкрикивал оскорбления. Этот
остроумный, начитанный юноша вел себя как малолетний правонарушитель.
— Он умница, мама, и, может быть, он прав, — с
вызовом заявила как-то Салли, за что заработала пощечину от матери.
— Не смей даже говорить мне, что встречаешься с
ним! — дрожа от гнева, предупредила Рэйко. — Твой брат сражается за
тебя — кстати, и за него. Мы американцы! А этот мерзавец и другие вроде него —
предатели! — Слова Рэйко подействовали на ее дочь, но Салли тем не менее
продолжала украдкой встречаться с Хиро. Она не была влюблена, но парень ей
нравился, к тому же ей доставляло удовольствие нарушать запреты родителей.
Хиро принимал участие в драке, которая развернулась той
ночью в лазарете. Тадаси видел его. Парень в глаза назвал его «ину», но,
видимо, вспомнив об отношениях Тадаси с семьей Танака, не тронул, ограничившись
тем, что перевернул стол с инструментами. Позднее Хироко видела, как он выбегал
из здания, слышала его ругательства, знала, что он натворил, но Салли не стала
слушать, когда Хироко попыталась рассказать о поведении ее знакомого.