– Ну да… как бы.
– Не получается, – озабоченно сказал Юрий.
– Что не получается?
– Вернее, не стыкуется.
– Да ты о чем?!
– Если ты ей как бы благодарна, если признаешь, что она вела
себя по отношению к тебе достойно и благородно, – за что же ты ее так
ненавидишь?
Варвара Васильевна Громова. Май 1999
– «…Через несколько дней она вдруг проснулась с чувством
тревоги. В комнате стоял какой-то странный холод. И жуткая тишина. За
занавесками обозначился чей-то силуэт. «Это ты?» – позвала она сына. Ночь
словно расступилась, и из темноты вышел… муж. «Ну что, хорошо на моей крови
живешь?» – спросил глухим голосом…»
Варвара Васильевна споткнулась на ступеньке. Да, хорошо
читают! Не зря «исполнительница» долгие годы работала диктором на вокзале:
объявляла прибытие и отправление поездов. Конечно, от этого у нее в голосе
поселился некий металл, однако сейчас это очень кстати: газетная заметочка в ее
исполнении звучит ну прямо как сцена из «Макбета», честное слово!
Чтение между тем продолжалось:
– «Женщина так и обмерла. «А раны мои хочешь потрогать?» –
снова спросило видение и приблизилось. Распахивая на себе окровавленную
рубашку. Женщина упала в обморок. Наутро у нее по телу пошли красные пятна…»
На втором этаже хлопнула дверь, зазвучали шаги.
Варвара Васильевна сжала зубы. Ну сколько можно стоять в
подъезде, не решаясь выйти? Не хватало, чтобы кто-нибудь увидел, как она,
затаившись, слушает всякие глупости! Нет, надо выходить. В конце концов, это не
страшнее, чем рукопашный бой. Странно все-таки, что, когда длилось это
кошмарное разбирательство, соседи были вроде бы на ее стороне, сочувствовали,
даже как-то передали печенье и сок в камеру, где она немного просидела, пока
совет ветеранов не добился изменения меры пресечения на подписку о невыезде. А
потом ее вообще оправдали. Но тут соседок словно подменили. Особенно эту Нинель
Петровну, эту чтицу-декламаторшу, артистку погорелого театра!
Варвара Васильевна оторвала от пола затекшую ногу, сделала
шаг, потом управилась с другой ногой. Вышла на крыльцо и успела увидеть, как
одна из соседок, сидевших на лавочке, толкнула в бок вальяжную женщину с
темно-фиолетовыми волосами, которая держала в руках «Ведомости». Варвара Васильевна
холодно поздоровалась со всеми и прошла мимо, отметив, что вслед ей прозвучал
один только робкий отклик:
– Здра… – и тут же замер, будто отступница от общего бойкота
сама себе зажала рот. Или ей зажали, что вернее.
Почему-то вспомнилось, как тот темноглазый парень в
спортивной шапочке, натянутой на лицо, скучным, мудрым голосом изрек: соседки,
мол, везде одинаковы, старые суки, которым в кайф, когда у кого-то беда. Прав
он был, фашист «Адидас»!..
А газетка та самая, точно. Сначала Варвара Васильевна
решила, что еще какой-то бульварный листок перепечатал эту чушь, но нет: тот же
«Губошлеп», как называли в народе газету «Губернские ведомости» за ее
пристрастие к поганым сплетням, частенько измышленным самими же сотрудниками
желтого листка. Теперь нет сомнений, кто подкинул ей вчера в почтовый ящик эту
газетенку, предварительно отчеркнув красным карандашом заметочку с жутким
названием: «Труп навещает убийцу». Что характерно, заметка была набрана белым
шрифтом на черном фоне, так что Варваре Васильевне пришлось надеть вторые очки,
прежде чем в глазах перестало рябить и она смогла докопаться до смысла этой
жути.
Жуть состояла в том, что в собственной квартире был зарезан
какой-то не очень бедный человек. Подозрение пало на его пасынка. То есть он не
сам убивал, но привел в дом тех, кто расправился с хозяином. Однако пасынка
освободили от ответственности: и несовершеннолетний еще, и справку из
психиатрической лечебницы мать выправила. Зажили наследники припеваючи, однако
в скором времени начал являться в их квартиру призрак убитого, пугал до смерти,
а наутро у преступных матери и сына возникали на теле красные пятна… Сын вскоре
умер от неизвестной болезни; мать продала квартиру и уехала куда-то.
«Переедешь, наверное, – мрачно подумала Варвара
Васильевна. – Можно себе представить, как ее донимали все кому не лень.
Неизвестно, виновата, нет, убивала, нет, – главное, побольнее ударить
человека, причем совершенно безнаказанно».
Ну вот, не хватало еще, чтобы она начала жалеть, как
товарищей по несчастью, каких-то незнакомых убийц, причем вполне вероятно, что
выдуманных.
Однако какова пакость эта Нинель Петровна! Обнаглела! Почему
она так уверена, что Варвара Васильевна ее не спросит прямо?
Варвара Васильевна резко повернулась и пошла к подъезду,
откуда доносилось громогласное:
– Это же закон! Закон небесной справедливости! Если наши
суды не могут наказать преступников, их карают небеса. «Поезд номер 38
сообщением Москва—Горький прибывает к первой платформе!»
Впрочем, увидев стремительно приближающуюся Варвару Васильевну,
Нинель Петровна осеклась и заерзала на лавочке, будто собиралась вскочить и
дать деру, но все же осталась сидеть: слишком тесно была стиснута с двух сторон
своими благодарными слушательницами.
Глядя в ее испуганно заметавшиеся, некогда фиолетовые, а ныне
выцвевшие глаза, Варвара Васильевна негромко спросила:
– Нинель Петровна, зачем вы мне в почтовый ящик подсунули
«Губернские ведомости»?
– Я не… – шлепнула та губами, но тут же, поняв, сколько
куботонн авторитета теряет среди подружек-сплетниц, возмущенно взвилась: – Я
ничего вам не подсовывала! Что вы себе позволяете?!
– А что я такого особенного себе позволяю? – притворно
удивилась Варвара Васильевна. – Я только хочу поблагодарить вас, что
подсунули мне интересную газетку. Я ее никогда не покупала – брезговала, знаете
ли, – но для разнообразия прочла. И спасибо, кстати, что самую интересную
заметку обвели красным карандашом. Ту самую, которую вы сейчас с таким пафосом
исполнили. Интересная тема, правда? Но неужели вы всерьез воспринимаете всю эту
ахинею? В ваши-то годы, прожив такую бурную жизнь, и еще верить в бродячие
трупы и… небесную справедливость?