Горький вкус любви - читать онлайн книгу. Автор: Сулейман Аддония cтр.№ 39

«И что мне теперь делать? — спрашивал я себя. — От страха меня бросает в пот, смогу ли я высидеть здесь еще хоть минуту с нормальным выражением лица?» Больше всего мне сейчас хотелось оказаться рядом с Фьорой, рассказать о том, какая опасность нависла над нами.

А Басиль всё не оставлял меня в покое.

— Насер? Разве ты не собираешься поздравить меня и попросить Аллаха благословить мой труд? — спросил он меня.

Он опустил голову в ожидании поздравительного поцелуя. С трудом я поднялся, взял его голову в обе руки и поцеловал в лоб.

— Да благословит Аллах твой труд и пошлет тебе удачу в поимке аморальных людей, — слабо выговорил я.

Одобрительные восклицания трех мужчин слились в единый хор.

Возвращаясь от имама домой в ту пятницу, я чувствовал себя загнанным зверем. Мне казалось, что за мной ежесекундно следят. Внезапно я превратился в желанную награду для каждого, кто сможет поймать меня и предать суду, ведь этому счастливчику будет гарантировано место в раю за то, что он уличил меня в выражении моей любви. Я был убежден, что имам осведомлен о всех моих действиях и просто тянет время, предвкушая момент, когда поймает меня на месте преступления и накажет.

На ходу я непрестанно оглядывался, не идет ли Басиль за мною следом, не стоит ли за деревом религиозный полицейский, не выезжает ли из переулка черный джип с тонированными стеклами. По обеим сторонам улицы выстроились, как солдаты, белые дома, освещенные фонарями, но и в них видел я врагов, молчаливо выслеживающих меня через объективы камер наружного наблюдения: они записывают каждый мой шаг и подсчитывают, не слишком ли быстро бьется мое сердце — не влюблен ли я.

Подобная жизнь невыносима. Всё, чего я хочу, это быть с любимой женщиной, думал я и ускорял шаги, желая поскорее закрыть за собой дверь квартиры.

Гнев переполнял меня, и, не давая себе в том отчета, я говорил вслух, как сумасшедший, рассказывая улице всё, что происходило в моей душе. В моих мыслях мир потемнел, обесцветился, в нем мужчины и женщины шли бок о бок, но не глядели друг на друга, не прикасались друг к другу, не перешептывались и даже не дышали. Это был мрачный мир, где все жили в страхе, где смех был грехом, где поцелуй женщины приравнивался к воровству, где взгляд на женское лицо и восхищение ее красотой были страшными преступлениями, влекущими за собой вечные муки в аду.

Я хотел уехать из Аль-Нузлы, оставить эту юдоль боли, где каждый год приносит мне всё новые мучения. Что осталось в моей памяти об этих десяти годах? Тоска по матери, переезд дяди и брата без единого слова на прощание, встреча с кафилом в его доме, задняя комната в кафе Джасима… И самое ужасное, что висит надо мной изо дня в день, — я не мог поехать на родину. До чего же мне здесь одиноко! Я сел в автобус и поехал к своему секретному камню на набережной.

Прибыв к морю, я увидел, что певец сидит на своем обычном месте, но не поет. Я обошел его на пути к камню. Голова певца была опущена, как будто он не выдержал груза воспоминаний о своей любимой, как будто его горе достигло предельной точки, как будто проповеди, гремящие в бесчисленных мечетях Джидды, наконец убедили его в том, что он будет проклят и в этой жизни, и в последующей, что мужчины, которые проводят дни в мыслях о женщине, не заслуживают ничего, кроме места в аду среди отъявленных преступников. Он поверил, что для любящих нет рая на земле и что никогда больше он не увидит свою возлюбленную.

В тот же вечер, вернувшись с набережной домой, я сидел на кровати и размышлял о Басиле. Почему он вдруг захотел вступить в религиозную полицию? Ответа я не находил. Когда Басиль ушел вместе с главой религиозной полиции Джидды, я спросил у имама, что он думает о решении Басиля. Тот сказал только, что Басиль — благословенный человек и что, должно быть, в религиозной полиции он рассчитывает принести больше пользы в деле восстановления морали и послушания на наших улицах.

Я старался внушить себе, что объяснение имама верно. К тому же Аль Ямани говорил мне и Яхье о том, что Басиль жаждет совершить как можно больше угодных Аллаху поступков, чтобы успеть искупить грехи, накопившиеся за то время, что он был хулиганом. Но я не мог закрывать глаза на очевидное несоответствие такого объяснения поведению Басиля: если он и в самом деле мечтает об искуплении и хочет любой ценой попасть в рай, то почему не поедет в Афганистан и не станет мучеником веры?

Я перебирал в уме все дни и часы, что провел в мечети. Не проговорился ли я, не допустил ли какого-нибудь промаха, который мог вызвать у Басиля подозрения в искренности моего стремления стать поводырем имама? Вроде ничего такого не случалось, но всё же уверенности у меня не было.

Всё так запуталось.

Наверное, от отчаяния мне в голову пришла ужасная мысль: а что, если это Фьора рассказала Басилю о нас?

Острая боль пронзила мне сердце. Что, если она ведет двойную игру? Что, если она работает в религиозной полиции, и ее задача — устраивать ловушки для мужчин, проверяя их моральный облик? Как мне узнать, так это или нет?

Полностью отмести такую возможность я не мог, однако в глубине души я не сомневался, что Фьора не имеет к этому никакого отношения и, подобно мне, является жертвой преследования любви, развернутого в Джидде. Никаких доказательств непричастности Фьоры у меня не было, но я верил ей.

Тем не менее я задумывался над тем, что будет, если Басиль обнаружит нашу переписку через портфель имама.

Поскольку она была не замужем, а я — не женат, по закону нам полагалась только порка на Площади Наказаний. Но тут я не мог не вспомнить о глубоких шрамах, горевших на моей спине еще долго после того, как религиозный полицейский избил меня дубинкой. Ударов было столько, что я сбился со счета, и дубинка всё опускалась и опускалась в одно и то же место, и мне стало казаться, что я переломлюсь на две части.

Дело усугублялось тем, что я иностранец. Сердце мое забилось быстрее при этой мысли. Если узнают, что я использовал самого имама в качестве курьера любовных посланий, наказание будет жестче. Меня депортируют? Или придумают что-то еще?

А что будет с Фьорой? Однажды, когда мы с господином Молчуном наблюдали за парой религиозных полицейских, осматривавших торговый центр в поисках незаконной любви, он сказал мне: «Если поймают двух любовников, которые не состоят в браке, то мужчина, получив свои несколько ударов тростью, продолжит жить полной жизнью. Но с женщиной всё иначе. После того как боль от порки утихнет, ей предстоит вытерпеть куда более сильную боль. Она будет опозорена навеки. Ни один мужчина не прикоснется к ней, никто не согласится взять ее в жены, и остаток жизни она проведет в одиночестве, пока не умрет от стыда».

Теперь передо мной стоял вопрос: не следует ли написать Фьоре последнее письмо о том, что переписка — рискованное для нас дело? Надо ли рассказать о моих подозрениях насчет Басиля и попросить больше не писать мне? После долгих размышлений я решил, что уже слишком поздно — Фьора стала моим наваждением, я не мог вообразить жизни без ее любви, пусть и не физической, ведь в Джидде даже состояние влюбленности было редкостным даром судьбы. Я решил, что, несмотря на все опасности, не откажусь от нашей любви на бумаге в надежде на то, что когда-нибудь она превратится в нечто большее. А жить в мире без любви я не хочу.