Поза Тео жесткая, челюсть сжата, глаза остекленели.
— Почему? — он качает головой.
— Просто… — мой расфокусированный взгляд скользит к его груди —…слишком много эмоций — все сразу. Жизнь и смерть. Любовь и потеря. Гнев и сожаление. Слишком много, чтобы чувствовать. Я просто… — Я пожимаю плечами —…сломалась. И в мгновение ока все чувства исчезли. Это было похоже на обретение сна после длительной бессонницы. — Мои глаза снова переходят на его. — Единственное, что я действительно чувствовала, это объятия смерти. Невесомые. Мирные. Безмолвные. Идеальные.
Он глотает снова и снова, возможно, в поисках слов или сил, чтобы их произнести. Я не уверена, что они существуют. Тео боролся с любовью ко мне и ненавистью ко мне. Он хотел забрать жизнь. Я хотела отпустить одну. Это миллион способов испортить жизнь. Это невозможно объяснить.
— Ты… — он крепче сжимает мое лицо, прижимаясь своим лбом к моему —…теперь моя. Я строю тебя. Я даю тебе жизнь. Я снова делаю тебя совершенной.
— Ты — Закон, — шепчу я с растущей на лице улыбкой. Мне приятно, чувствовать себя хорошо.
Он ухмыляется.
— Чертовски верно. — Его губы крепко прижимаются к моим.
Его руки скользят по моей шее, останавливаясь большим пальцем на моей вене. Мое сердце сжимается. Он щупает мой пульс. Я считаю вдохи… Тео считает удары сердца.
Я стону, когда его язык погружается глубже в мой рот, а его руки двигаются по моей груди, переходя к джинсам. Он возится, сильно дергая за пуговицу, его движения становятся все более нетерпеливыми. Я отталкиваю его руки и расстегиваю их, пока он не разорвал их.
Он рычит и приседает передо мной.
— Я растегну…
Он обрывает меня твердым взглядом. Отпихивая мои руки, он стягивает с меня джинсы и трусики, словно чертовски злится, что я вообще их надела. Снимает один ботинок, затем другой. Я хватаюсь за край коробки позади меня, чтобы удержаться, пока он стягивает с меня джинсы и трусики.
Мои ребра говорят моему сердцу, чтобы оно успокоилось. Я нахожусь в режиме жужжащей птицы, когда Теодор Рид стоит, глаза наполнены голодом ко мне, как у льва, находящегося в нескольких дюймах от своего обеда.
Он делает шаг ко мне. Я делаю шаг назад. Несколько коробок падают на пол, заставляя меня отступить еще на шаг. Тео не вздрагивает. Стена спасает меня от падения на задницу. Когда я начинаю вдыхать облегчение, Тео прижимается своим ртом к моему, его глубокий стон вызывает мурашки по коже.
Он прижимает меня к стене только своим ртом. Мои руки царапают его голову, мне чертовски не хватает его волос. Резкое шипение его молнии дает мне понять, что я нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы быть оттраханной как никогда.
Не ожидая ничего меньшего от этого чудовища, отчасти человека, отчасти зверя, того, ради которого я буквально решилась жить, он оставляет меня задыхаться, облизывая пальцы, проводя ими между моих ног, а затем поднимает меня, прежде чем вонзить в меня свой твердый член до упора.
— Блядь… Тео! — кричу я.
Нет. Никакой адаптации. Это никогда не было его стилем.
Он кусает меня за шею, оставляя первый из множества следов. Затем его губы изгибаются в ухмылку на моей коже, когда он приближает их к моему уху.
— Да… именно это ты и собираешься сделать. (разное значение одного слова Fuck — блядь и трахать)
Глава 39
Меня зовут Скарлет Стоун, и я была создана на этой земле не для того, чтобы кого-то судить.
— Могу я открыть эту коробку?
Тео поднимает взгляд со своего места, сидя на перевернутом ящике из-под молока и настраивая гитару. Мы пробыли на чердаке почти час, большую часть которого мы обсуждали безумие наших отношений и исправляли мир с помощью нашего любимого ответа на все вопросы — секса.
— Валяй. — Он пожимает плечами и возвращает свое внимание к гитаре.
Я отрываю скотч и открываю коробку с надписью: «Фотографии и письма». Мои нетерпеливые руки перебирают их. Фотографии семьи Рид изображают американскую семью: рождественские фотографии у елки, праздники, дни рождения, спортивные мероприятия… все это рисует прекрасную историю. Как же все закончилось такой трагедией?
— Это любовные письма, которые твои родители писали друг другу? — я беру стопку писем, скрепленных толстой резинкой.
— Сомнительно. Письма писала моя мама, но я не думаю, что она писала что-то моему отцу, зная, что шансы на то, что он напишет что-то в ответ, равны нулю. Она любила модные канцелярские принадлежности и каллиграфические ручки. Чаще всего она писала друзьям, даже тем, кто жил неподалеку. Просто набери чертов номер телефона. Верно? — он покачал головой. — Значит, это, должно быть, ответные письма от ее друзей.
Резинка высохла и распадается, поэтому я легко вытаскиваю одно письмо. Тео понятия не имеет, что дать мне полный доступ к этим ящикам — это как Рождество для моего любопытства. Я разворачиваю письмо.
Мое сердце останавливается.
Весь воздух исчезает.
Дорогая Белль,
Мои руки начинают дрожать. Я с трудом могу прочитать слова. «К-кто такая Белл?» Мои глаза перебегают на завершающую подпись.
Искренне,
Белль.
Проходит несколько мгновений, прежде чем я осознаю голос Тео. Прилив крови к моим ушам заглушает все остальные звуки.
— Нелли Мур. Она и моя мама были подругами. Их девичьи фамилии были обе Белль, но писались по-разному. Все подшучивали над тем, как подходят друг другу эти фамилии. Моя мама выросла на ферме с коровьими колокольчиками (cow bells), а Нелли выросла в богатой семье, как королева бала (belle of the ball). — Он продолжает сосредоточенно перебирать струны своей гитары. — Они называли друг друга «Белль».
Каждое слово — эхо. Это не реально. Это не может быть реальностью.
Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.
— Боже мой, — шепчу я.
— Скарлет?
Этого не может быть.
— Скарлет?
Нет. Нет. Нет. Это неправильно. Это не реально.
— Скарлет!
Я поднимаю голову и вижу Тео, сгорбившегося передо мной.
— Мы должны идти, — шепчу я, письмо выпадает из моих рук.
— Куда идти?
Моргнуть. Моргнуть. Моргаю. Это не реально.
— В Саванну. Мы должны вернуться в Саванну. Моему отцу — Оскару нужно… — Я вскарабкалась на ноги.
— О чем ты говоришь? — Тео хватает меня за руки, заставляя посмотреть на него. — Он в тюрьме.
Я качаю головой.
— Он в Саванне. Мы… мы должны идти.