— Это значит, что позже твои глаза будут смотреть на меня, пока я буду трахать твой рот.
Она задыхается. Мне нравится ее вздох. Это расслабляет ее челюсть еще больше, делая мой член твердым и готовым проскользнуть в ее сексуальный рот.
— Грубо. Более чем грубо. — Ее глаза сужаются. — Гастроли с твоей группой… «перепихнуться»… Неужели такие наглые комментарии действительно работают на тебя?
Я наклоняюсь ближе. Ее дыхание снова сбивается. Полные губы раздвигаются. Ее вишневый язычок лениво проводит по нижней губе. Почему я так поступаю с собой? Я чертовски тверд прямо сейчас.
— Ай!
Я ухмыляюсь, все еще сжимая зубами ее сосок, мой язык оставляет влажный след на ее рубашке.
— Да, это работает для меня, — шепчу я, отпустив ее сосок.
— Но не со мной.
— Обманщица. — Я поднимаюсь на оставшуюся часть лестницы, затем хватаю ее за талию, чтобы подтянуть к себе.
Она вздрагивает, быстрый вдох вырывается сквозь зубы.
— Что… — это ударяет меня, как тонна кирпичей, упавшая мне на грудь. Я отпускаю хватку на ее талии и задираю рубашку, открывая рану на спине, где я ее порезал.
— Все в порядке.
Ни хрена не в порядке. Я порезал ее. Это не было случайностью. В этом нет ничего хорошего. Даже когда она произносит эти слова, выражение ее лица противоречит им.
Это не нормально.
— Почему? — шепчет она. Ее взгляд опускается к ногам, когда она опускает подбородок.
Я знал, что это произойдет. Скарлет Стоун много чего умеет, но она не глупа. Это не было домашним насилием. Я не бил ее в порыве ярости, а потом упал на колени и умолял о прощении. Секс. Извинения. Даже ее готовность простить меня не может изменить того, чего она больше всего заслуживает — объяснений.
— Я ненавидел жизнь — мою жизнь.
Она поднимает глаза, неверие превращает ее лицо в напряженные морщины и болезненный хмурый взгляд.
— Я хотел, чтобы ты меня ненавидела. Я думал, что хотел, чтобы ты меня ненавидела. — Я качаю головой и поворачиваюсь к стене, скрытой за грудами коробок, покрытых пылью и паутиной. — Эймс стоял у своего окна, наверное, дюжину или больше раз. Выстрел был там. Все, что я мог видеть через оптический прицел — это ты. Я закрывал глаза, пытаясь вычеркнуть тебя из памяти, и тогда я слышал щелчок. — Я провожу рукой по одной из коробок, разгоняя пыль в тонкое облачко.
— Какой щелчок? — поражение в ее голосе воскрешает боль, которую я пытался подавить последние двадцать четыре часа.
— Твой. — Что-то среднее между ворчанием и смехом вырывается из моей груди. — Ты нажала на гребаный курок. Ты мой триггер. — Я закрываю глаза. Щелчок. Я слышу его так же ясно, как в тот момент, когда она это сделала. Скарлет выжила. Я умер в тот день. — Я не знал о раке. Ты… — мои глаза зажмурились —…ты заставила меня сделать паузу. Это был долгий миг, глубокий вдох, искра сомнения. Наше ничто было этой паузой, проблеском альтернативного будущего, вздохом колебания.
— Я заставила тебя усомниться в своей цели, — шепчет она.
— Да. — Открыв глаза, я сглатываю, преодолевая сжимающую боль в горле. — Ты была таким светом. Теплым. Ослепительным. Захватывающим. На невероятно короткий миг я подумал, что ты можешь… — Я прочистил горло —…спасти меня.
Ее тело прижимается ко мне, руки скользят по моей груди. Я прижимаю ее руки к себе. Это тепло. Она жива. Я никогда не хочу отпускать ее.
— Но я нажала на курок.
Щелчок.
Я киваю.
— Мой отец сказал, что, когда он нашел мою маму, было так много крови. Ее голова была просто… — Черт, это все еще так свежо в памяти. — Я представляю, что это было очень похоже на то, как я нашел своего отца после того, как он…
— Мне жаль.
Я качаю головой.
— Я никогда не понимал, почему мой отец сделал это. У него был я. У него что-то было. Ты разрушила весь мой гребаный мир, когда нажала на курок.
— Тео… — Она обнимает меня крепче, ее тело сотрясается в беззвучных рыданиях.
— Я знал, что заставляет человека хотеть убить другого. Я жил и дышал этой ненавистью каждый день. Но я никогда не мог понять, до какой степени ненависть к себе заставляет человека лишать себя жизни. Пока…
Скарлет издала придушенный всхлип. Я сжимаю ее руки и крепко прижимаю их к своей груди.
— Пока Дэниел не сказал мне, что ты умираешь.
Скарлет
Любовь — это жестокая эмоция. Именно поэтому я уверена, без тени сомнения, что это наша единственная цель в жизни. Любовь — это сердцебиение нашего существования — суть человечества. В каждой жизни мы стараемся делать это лучше.
Сильнее.
Дольше.
Полнее.
Безоговорочно.
Любовь сводит с ума. Она лишает нас разума и заставляет тонуть в отчаянии и страхе. Отчаянно пытаемся удержать все, что делает каждый вдох достойным. Страх, что воздух, наполняющий наши легкие, и есть та самая любовь. Человек не может жить без воздуха. А можно ли жить без любви?
Причина, по которой существует такая тонкая грань между любовью и ненавистью, заключается в том, что и то, и другое требует глубоких эмоциональных вложений. Обе эмоции заставляют нас чувствовать очень глубоко.
Тео любил меня.
Тео ненавидел меня.
Я приму и его любовь, и ненависть, лишь бы он никогда не перестал испытывать ко мне глубокие чувства.
— Я нажала на курок не потому, что хотела умереть. Я спустила его, потому что больше не боялась не жить.
Я никогда не видела столько невысказанных вопросов в его глазах.
Страх. Сожаление. Любовь. Все это в хаосе эмоций, которые заставляют меня любить его еще больше.
— А вчера? — он обнимает мое лицо, стирая слезы подушечками больших пальцев. — Больше никакой лжи.
Я не уверена, кому я больше боюсь признать правду — Тео… или себе. Правда — в слезах, которые продолжают катиться по моему лицу.
— Вчера… я хотела умереть.
Есть два варианта: я могу быть бесстрашной и непоколебимой во всем, что я делаю. Я могу носить иллюзию сильной, независимой женщины, как знак отличия, гордясь тем, что я женщина, к которой должны стремиться все женщины. Или… я могу любить Тео. Перемещаясь по минному полю со своим незащищенным сердцем.
Тридцать один год я была сильной и независимой. Оскар создал меня. Он дал мне доспехи и велел завоевать мир. Я так и сделала. Я владела им. А сейчас? Я хочу, чтобы моя самая большая сила заключалась в том, чтобы отпустить контроль. Отдать свое сердце другому. Это требует смелости и бесстрашия.
— Правда. — Я борюсь с тем, чтобы дать ему хотя бы намек на грустную улыбку. Я слаба, если не могу признать свои недостатки.