— Боже, Мэйсон. — Я беру его руку в свою. — Какой ужас.
— Не то слово. — Мэйсон переходит почти на шепот: — Я просидел там чуть ли не с час, не знал, что делать. После я рассказал родителям, а те — мистеру Соломону. Он считал, что единственный выход — снова переехать. Но срываться с места во второй раз гораздо труднее, понимаешь?
— Так мистер Соломон знал об угрозах Ларкина? — До меня наконец доходит смысл фразы: «Мерзавец получил по заслугам». По-прежнему не знаю, был ли старик на сто процентов в своем уме, во всяком случае, теперь его замечание выглядит куда осмысленнее.
Мэйсон кивает:
— Он ездил с нами во Флориду, когда мы навещали родителей папы. Я сказал вам тогда, что поездка спонтанная, на самом деле вся семья собралась на экстренное совещание с юристом. А пока нас не было, мистер Ларкин погиб.
— И ничего не сказал своему отцу?
— Похоже, не успел. Какое-то время мы ждали, что вот-вот аукнется, однако ничего ужасного больше не происходило. В общем, я думал, что успокоился, что все позади, и тут… — Мэйсон оглядывает зал. — Во время зимних каникул мы собрались здесь мастерить декорации к школьному спектаклю, нам понадобился красный фломастер, и я пошел поискать за кулисами. А когда нашел, смотрю — мольберт с портретом мистера Ларкина. Он был закрыт тряпкой, я из любопытства заглянул — и не знаю, что на меня нашло. В общем, сама знаешь.
— А что с афишами мисс Келсо? — пытаюсь говорить как можно более нейтральным тоном.
Мэйсон совсем сникает, поворачивает вверх ладонь свободной руки, словно ожидая, что та засветится зеленым, как в спортзале.
— Поверь, я сам от себя не ожидал. Поганый поступок, ведь мисс Келсо не виновата… — Он чуть не плачет. — Да и по отношению к мистеру Ларкину… Смерти я ему в любом случае не желал. Просто когда всю жизнь скрываешься, такие угрозы не проходят бесследно. — Мэйсон перестает изучать свою ладонь и впервые поднимает на меня глаза. — Ты действительно до сегодняшнего вечера ни о чем не подозревала?
— Ни секунды, — признаюсь. — Более того, сочинила убедительную теорию о том, что Майкл Роббинс — это Шейн.
— Шейн? — На мгновение сморщившись при упоминании своего бывшего имени, Мэйсон даже веселеет. — Вот уж не думал, что когда-нибудь сойду за Шейна Дельгадо. — Он задумывается. — Любопытно, что именно Шейн, ведь он там тоже был.
— Где? — не понимаю я. — Где был?
— В классе, когда мистер Ларкин сообщил мне о нашем родстве.
У меня отпадает челюсть, а Мэйсон продолжает:
— Вернее, в раздевалке рядом. Как обычно, спал. После ухода мистера Ларкина я сидел как громом пораженный, и вдруг из раздевалки, зевая и пошатываясь, выходит Шейн и топает мимо меня в коридор. Думаю, он меня даже не заметил.
— Так, погоди минуту… — Тру внезапно занывшие виски. — Он мог слышать ваш разговор? Знал, что мистер Ларкин — твой брат?
— Я до сих пор не уверен, — вздыхает Мэйсон. — Шейн ничего не сказал и не стал относиться ко мне как-то иначе. — Он усмехается. — Я как был для него пустым местом, так и остался.
В голове не укладывается.
Только я приготовилась вычеркнуть Шейна из списка подозреваемых, как выясняется, что он может быть в курсе прошлого мистера Ларкина. Хотя ему-то что? Какая разница? Не успеваю обдумать эту мысль, как Мэйсон спрашивает:
— Что будем делать?
— Насчет чего?
— Насчет… — он делает неопределенный жест рукой, — всего. Ты теперь всем расскажешь?.. — Его голос дрожит. — Мне скоро восемнадцать, и вряд ли стоит опасаться Декстера, а вот маме… Ей может не поздоровиться, если он решит ее преследовать…
— Мэйсон, не бойся, — успокаиваю. — Я не стану разглашать. Это дело касается только твоей семьи.
Тут же вспоминаю, как случайно положила перед предполагаемым Декстером медальон с именем «Билли». Надо бы Мэйсона предупредить, но у друга на лице такое облегчение, что духу не хватает это сделать.
«Такие люди, как Декстер, — все равно что осиное гнездо. Лучше без надобности не ворошить», — предупреждала Роза, да я не послушала.
— А Элли или Трипп не проболтаются? — спрашивает Мэйсон.
— Нет, Элли — могила, а Трипп… у него с того дня в лесу своих проблем хватает. — Мэйсон удивленно вскидывает бровь, любопытство пересиливает даже полушоковое состояние от разговора. Я лишь легонько касаюсь его плеча. — Не спрашивай, это не моя тайна.
— Не много ли секретов, Бринн?.. Поосторожнее. По себе знаю: они будь здоров как выматывают.
Я вяло улыбаюсь, и он спрашивает:
— Куда теперь?
— Теперь ты пойдешь танцевать со своей парой. Он тебя заждался.
Мэйсон грустно усмехается:
— Правильно. Что еще остается? Танцы до упаду.
— А ты что предлагаешь?
Он вздыхает и встает:
— Сам не знаю.
Я тоже встаю.
— Можно тебя обнять?
— Хорошая мысль.
Мы крепко обнимаемся. Я не разжимаю объятий, жду, чтобы Мэйсон сделал это первый.
— Ну вот, уже лучше, — говорит он, вытирая глаза. — Пойду найду Джефа. Ты идешь?
— Да, я за тобой.
Мэйсон улыбается и идет к выходу:
— Увидимся.
Смотрю ему вслед, затем переключаю внимание на телефон, забитый сообщениями от Триппа и Элли. Мой перегруженный мозг способен выдать лишь: «Все в порядке. Объясню позже».
И тут я слышу шорох. Из-за занавеса.
Замираю с похолодевшим сердцем. Преодолевая страх, бросаюсь на сцену и отдергиваю штору.
Успеваю заметить, как за углом исчезает белое платье.
— Шарлотта! — Я чуть не наворачиваюсь, споткнувшись о какой-то ящик. — Стой! Я знаю, что это ты.
Шарлотта останавливается у лестницы, ведущей за кулисы. В тусклом свете мерцают ее блестящие заколки.
— Ты слышала наш разговор?
Дурацкий вопрос. Конечно слышала.
Господи, что теперь будет с Мэйсоном?
Шарлотта оглядывается — ее идеальные черты лишены какого-либо выражения, как у статуи.
— Выходит, брат Ларкина — Мэйсон? — спрашивает она.
— Прошу тебя, Шарлотта, не говори никому. Пожалуйста. Ему и так тяжело. — Я тараторю, язык не слушается. Подхожу ближе со сложенными, как в молитве, руками. — Ты же понимаешь, да? Его отец — чудовище, и… — Останавливаюсь, заметив у нее под глазами потекшую тушь. — Подожди, а ты что тут делаешь? Что случилось?
— Ничего. Хотела побыть одна. — Шарлотта скрещивает на груди руки, по щеке стекает предательская слеза. Последняя капля. — Шейн меня бросил, — не выдерживает она.
— Ох, Шарлотта… Я тебе сочувствую. — Я не притворяюсь. Будь мы подругами, я бы ее обняла, только боюсь, ей не понравится. — Может, Шейн сгоряча? Он прилично выпил.