Поэтому птица в неволе поет - читать онлайн книгу. Автор: Майя Анджелу cтр.№ 64

В ближайшем окружении кандидатов не наблюдалось. Понятное дело, что мальчиков моего возраста и социального положения больше привлекали девочки с бежевой или светло-коричневой кожей, с волосатыми ногами и гладкими аккуратными губками, да чтобы еще волосы у них «свисали, как грива у лошади». Впрочем, и таким востребованным девушкам предлагали: «Либо уж отдай, либо скажи, где потеряла». Популярная в те времена песенка напоминала им: «Не можешь с улыбкой ответить “да”, хоть не плачь, отвечая “нет”». Даже если от самых миловидных требовали величайшей жертвы за право на «отношения», что оставалось делать непривлекательной? Той, что неприкаянно стояла на извилистой, но повсюду одинаковой обочине жизни, предстояло смириться с положением «приятельницы» – днем и, возможно, и ночью. Проявить щедрость ее попросят лишь в том случае, если ни одной из хорошеньких не окажется в наличии.

Как мне кажется, невзрачные девушки добродетельны исключительно потому, что им редко представляется возможность проявить себя иначе. Она прикрываются аурой недоступности (и через определенное время им это начинают ставить в заслугу) – но это всего лишь защитный прием.

Что касается моего личного случая, я не могла прятаться за маской добровольной добродетели. На меня давили две неотступные силы: мучительное подозрение, что со мной как с женщиной что-то не так, и только что проснувшиеся сексуальные аппетиты.

Я решила взять дело в свои руки. (Неприглядная, но очень подходящая формулировка.)

Неподалеку от нас, выше по склону, на той же стороне улицы, жили двое симпатичных братьев. Пожалуй, среди всех соседских молодых людей они были для меня самыми легкодоступными. Я решила: раз уж бросаться в эротическое приключение, так почему бы не выбрать для эксперимента лучшее из имеющегося. Я вовсе не надеялась залучить одного из них на постоянной основе, но подумала, что, даже если сумею его мимолетно очаровать, может, потом удастся выстроить более долговременные отношения.

В качестве первого шага я решила применить тактику обольщения внезапностью. Однажды вечером, когда я шагала вверх по склону, страдая от смутного беспокойства юности (на деле мне просто было больше нечем заняться), брат, которого я наметила, угодил прямиком в мою западню.

– Привет, Маргарита. – И едва не пошел дальше.

Я приступила к выполнению плана.

– Эй, – произнесла я с ходу, – ты не хотел бы совершить со мной половой акт?

Все сработало. Челюсть у него отвисла – рот раскрылся, точно садовая калитка. Получив преимущество, я перешла в атаку:

– Отведи меня куда-нибудь.

Ответил он не слишком галантно, но винить его в этом я не могу: я не оставила ему пространства для любезностей.

Он спросил:

– В смысле, ты собираешься мне дать?

Я заверила его, что именно это я и собираюсь сделать. Прямо по ходу этой сцены я осознала определенный дисбаланс ценностей. Он считал, что я собираюсь ему что-то дать, а на деле намерение мое заключалось в том, чтобы взять у него то, что мне нужно. По причине приятной внешности и популярности он был страшным задавакой – и поэтому проглядел эту подробность.

Мы отправились в меблированную комнату, которую снимал один его приятель: тот сразу сообразил, что к чему, схватил пальто и был таков. Соблазняемый без лишних слов погасил свет. Я бы предпочла при свете, но не хотела показаться напористее прежнего. Хотя, казалось бы, напористее уже некуда.

Я была скорее взбудоражена, чем смущена, скорее заинтригована, чем испугана. Я не подумала заранее о том, что соблазнение может оказаться процессом чисто физическим. Мне представлялось, что будут долгие сладострастные поцелуи с трепетом языка, будут укромные ласки. Но в колене, раздвинувшем мне ноги, не было ничего романтического, как и в волосатой коже, потиравшейся о мою грудь.

Никакой искупительной нежности – время мы провели в усердных трудах: щупанье, дерганье, ерзанье, тычках.

Мы не обменялись ни словом.

Мой партнер дал мне понять, что дело кончено, когда резко поднялся на ноги – меня же больше всего волновало, как бы поскорее попасть домой. Он, видимо, заподозрил, что это его поимели, – а может, равнодушие с его стороны лишь говорило о том, что от меня он получил до обидного мало. Мне было решительно все равно.

Оказавшись на улице, мы расстались, бросив лишь что-то вроде: «Ну, давай, увидимся».

Благодаря истории с мистером Фрименом девять лет назад при проникновении я не почувствовала боли, а по причине отсутствия романтической составляющей нам обоим показалось, что ничего, считай, и не произошло вовсе.

Дома я тщательно осмыслила свой провал и попыталась дать оценку своему новому положению. Я переспала с мужчиной. Меня поимели. Мало того что мне это не понравилось, так и моя нормальность по-прежнему осталась под большим вопросом.

А где же все эти переживания в духе «лунная ночь в прерии»? Со мной что-то явно совсем не так, если я не в состоянии проникнуться чувствами, которые заставляли поэтов сочинять строку за строкой, Ричарда Арлина – одолевать просторы Арктики, а Веронику Лейк – предать весь свободный мир.

На первый взгляд, трудно найти объяснение этой моей очевидной ущербности, но, будучи продуктом (или правильнее будет сказать «жертвой»?) южного негритянского воспитания, я решила, что «рано или поздно скумекаю, что к чему». И уснула.

Три недели спустя – все это время я почти не думала про этот странный и странно пустой вечер – я обнаружила, что беременна.

Мир обрушился, и знала об этом одна лишь я. Люди ходили по улицам, будто и не замечая, что тротуары крошатся у них под ногами. Они делали вид, что вдыхают и выдыхают, я же знала, что весь воздух высосан одним гигантским вдохом Всемогущего Господа. Одна лишь я задыхалась в ночном кошмаре.

Малозначительная радость, которую доставлял мне тот факт, что если я могу родить ребенка, то я явно не лесбиянка, забилась в самый укромный уголок моего мозга, куда его затолкали могучие тычки страха, вины и отвращения к самой себе.

До того я целую вечность воспринимала все свои невзгоды как злокозненные прихоти рока и злых духов – теперь пришлось смириться с тем, что в нынешней катастрофе повинна я сама. В чем винить несчастного, которого я сама заставила со мной переспать? Чтобы проявить глубинную двуличность, человек должен обладать одним из двух качеств: либо беспардонным тщеславием, либо непрошибаемым эгоцентризмом. Он должен верить в то, что все в мире вращается вокруг него, что людьми можно помыкать как вздумается, а также что сам он – пуп не только собственного мира, но и всех миров, населенных другими. В моем характере не было ни первого, ни второго, поэтому груз беременности в возрасте шестнадцати лет я взвалила на собственные плечи – по справедливости. Понятное дело, нести его мне было не по силам.

В итоге я написала письмо Бейли – он был в море на своем торговом судне. Он ответил, посоветовав не сообщать маме о моем положении. Мы оба знали, что она – убежденная противница абортов и, значит, скорее всего, велит мне бросить школу. Бейли заметил, что, если я брошу школу, не получив аттестата, вернуться назад будет почти невозможно.