Нож давил все сильнее, холод металла опалял наше горло…
Мы бросаемся в воздух. Его колени обнимают нас крепче, его руки обвивают нашу шею, мы расправляем крылья и взлетаем. Восторг перетекает из его сердца в наше, и лишь на мгновение он впускает нас в свою душу. И этого мгновения достаточно, чтобы напомнить ему…
Видишь, малыш? На свете есть еще много того, ради чего стоит жить.
ЭННИ
Тишина опустилась на Вечную Весну. Стих хохот наездников Серого Клевера, и тяжелое дыхание Пауэра у моего уха, все эти звуки, которые я еле слышала, окончательно исчезли. Иксион несколько мгновений смотрел на дракона-аврелианца, прижимая кинжал к его горлу. Ли, с безумными от переливов эмоций глазами, раскачивался на коленях, обнимая Пэллора.
Я обвисла в объятиях Пауэра.
Иксион скривил губы. Он ухватил Пэллора за гребень, поддерживая его голову.
А затем вонзил лезвие в мягкую чешую, вскрывая яремную вену.
Кровь хлынула наружу.
Ли и Пэллор обмякли, как единое целое. Пальцы Ли обхватили рогатую морду Пэллора. Он стоял на коленях в крови, удерживая взгляд Пэллора, пока тот угасал.
Когда Пэллор замер, Ли обхватил руками колени и сжался в комок, как второй труп.
Тонкая вибрирующая нить, которая все еще связывала меня с Аэлой, натянулась до предела. Во многих милях от нас, затерянная в белой паутине облаков, она пронзительно кричала…
В моей голове вспыхивали образы, долетая до меня отголосками ее мучений: Пэллор, обвивавший нас в Травертине, паривший рядом, когда мы изо всех сил старались вспыхнуть, уклонявшийся и обходивший нас в нашем первом спарринг-поединке, когда нам с Ли было по десять лет. Пэллор, нежно обнюхивавший яйца. Пэллор, круживший у нашего крыла. Смех Ли, подхваченный и унесенный ветром, когда мы набирали высоту на восходящем воздушном потоке, город, раскинувшийся под нами, а над нами – лишь небо. Идеальная белизна облаков, которую мы должны покорить…
И теперь мы летели одни.
Вопль Аэлы расколол мою голову. Иксион и наездники Серого Клевера кричали, затыкая уши руками, и кто-то требовал: «Заткните ее!» Чья-то ладонь зажала мне рот.
Крики прекратились, и тут я поняла, что они исходили из моего собственного горла.
Все это время Пэллор лежал без движения, а Ли застыл рядом, свернувшись калачиком в его крови, словно желая слиться с ней.
– Он умер? – спросил кто-то, подталкивая Ли сапогом в спину.
– Просто осиротел, – равнодушно ответил Иксион. – Его все равно скоро сбросят с дракона.
Ли, похоже, не слышал, что происходило вокруг. Но я почувствовала, как ветер, покинувший мои кричащие легкие, обрушился обратно на меня, принося понимание.
Его все равно сбросят с дракона.
– Нет…
Это не входило в наши планы. После стольких неудач, только не это…
Я вырвалась из рук Пауэра и упала на землю. Острые камни кусали мои колени и ладони.
– Неужели мы дождались того момента, когда ты готова молить о пощаде? – довольно проговорил Иксион. – Я с нетерпением ждал этого.
– Пауэр, прошу… – услышала я собственный голос.
Сапог врезался в мою голову. Сапог Пауэра. Мир вокруг сделался багровым.
Затем раздался хруст гравия, когда он шагнул вперед.
– С вашего позволения, сир, у меня есть идея, как все это завершить, и, поверьте, им обоим придется от этого не сладко.
Это та фраза, которую я придумала для него, когда мы обсуждали наш план, но, раздавленная отчаянием, я забыла обо всем. Я лежала на дорожке, из носа текла кровь, окрашивая в алый цвет водоросли, прилипшие к гравию.
– О?
Пауэр указал на Большой дом:
– Я думаю, – сказал он, – что Лео и Антигону особенно порадовала бы… реконструкция этого дома.
Иксион перевел взгляд с меня на Фархолл, а затем на Ли, свернувшегося калачиком возле дракона, и по мере того как он понимал, о чем говорил Пауэр, улыбка расползалась по его лицу.
Он заглотил наживку.
В этот момент должно было начаться придуманное нами представление, в котором я должна была прикинуться расстроенной.
Но пока они волокли Ли за ноги, а Иксион схватил меня за волосы, как когда-то Леон, я при всем желании не смогла бы сдержать слезы, размывавшие кровавые следы вокруг нас.
– Ну давай, – сказал мне Иксион, как когда-то Леон. – Произнеси свою Мольбу.
ЛИ
Чьи-то руки тянули меня вверх, но сейчас мир вокруг меня состоял из обрывков цветов и звуков, но все это было не важно, потому что с каждым ударом сердца я терял его. Наша связь тускнела, словно кто-то постепенно гасил свет в комнатах, навсегда покидая дом. Я чувствовал, что мчусь за ним по этим комнатам, пытаясь удержать.
Но свет продолжал гаснуть. Любовь, которая вначале обрушилась на меня мощным потоком, превратилась в тонкий ручеек. И настал момент, когда я ждал следующего слабого всплеска, но ответа не было.
Я стоял в нашем прежнем доме, в темноте, совсем один.
Но одновременно я по-прежнему пребывал все в том же теле, в ловушке этого бессмысленного мира, и тени вокруг меня суетливо метались.
– Ну давай, – говорил Иксион. – Произнеси свою Мольбу.
Энни послушно преклонила колени, подол ее платья запачкан кровью, ладони уперлись в землю. Энни. На мгновение ее фигура поплыла у меня перед глазами, и я увидел Аэлу. Энни, Аэла, одно целое. Наша возлюбленная. Она подняла лицо к Иксиону. Ее губы беззвучно шевелились, произнося слова.
Я знаю, какими они будут. Хотя мне никогда не приходилось их учить, я слышал, как мой отец произнес их в конце своей жизни, повинуясь воле наших мучителей. Прости меня, Господин, даруй нам милость незаслуженную…
Я знаю, что это будут те же слова, которые Энни когда-то говорила моему отцу. Слова, призванные запятнать воспоминания в этой луже крови, в которой я утону.
В моем мраке ее лицо – движущийся источник света.
Она встает на ноги.
Каллийский – язык, на котором произносят Мольбы, но она говорила на драконьем языке. Это стихи не из известного мне Аврелианского Цикла, а тот отрывок, который мы недавно нашли вместе с Энни, песнь скорби принадлежала овдовевшей королеве.
Я почти не слышал слез в ее голосе, который стал спокойным, тихим и ровным.
Антигона смотрела не на Иксиона, а на меня.
Я была твоей, когда у меня не было ничего, ни семьи, ни имени.
Мой господин, для меня ты был матерью, отцом,
братом и мужем в расцвете сил,
Но теперь ты идешь впереди меня в дом мертвых.