Но скоро все изменится, потому что после Вече Королей он станет обладателем не только лачуги, и вот тогда назреет вопрос о женитьбе.
Я плюхнулся на спину рядом с ним, но мы больше не прикасались друг к другу.
– По крайней мере, тебе это понравится, – сказал я в потолок.
Грифф поднял голову:
– Женщины? То есть да, в теории может быть.
Но почему-то его безразличное замечание лишь ухудшило ситуацию.
– В теории тебе не понравилась исканская принцесса. Тебе не понравилась Джулия в теории.
Мне пришлось сдерживаться, чтобы не произнести ее имя, но оно выплеснулось словно желчь. Былая ревность вновь вспыхнула этой ночью. При упоминании о ней Грифф встал:
– Ты что-то пытаешься мне сказать, Дело?
В комнате было слишком темно, и я не видел его лица, скрытого ночной тенью, но чувствовал его взгляд. Я могу заставить тебя делать то, чего ты не хочешь, как-то сказал он мне пьяным, но ему и не нужно было этого говорить, потому что я и так знал, что он имел в виду. Часть личности Гриффа, сформировавшаяся под влиянием жестокого обращения Джулии, была исковеркана, и, возможно, это уже никогда не изменится.
Но, как оказалось, моя душа тоже была исковеркана. Друзья Шонана и их гнусные оскорбления сделали свое дело.
– Я просто говорю, что для тебя это будет легко.
Грифф медленно вдыхал и выдыхал воздух, и я слышал его тяжелое дыхание. Я готовился к буре, мои колени сжались, я стиснул кулаки, все мои мускулы напряглись. Я жаждал сразиться с ним. В конце концов, посмотрим, подхожу ли я тебе.
Но вместо того чтобы ответить на мой вызов, он понуро опустил плечи:
– Если ты думаешь, что это легко для меня, то ты еще большее дерьмо, чем я думал.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Он застыл рядом со мной и казался таким беззащитным. Он был так близко, что я мог прикоснуться к нему, но я этого не сделал, чувствуя, как у меня перехватило дыхание.
– Я – полное дерьмо?
– Ты – полное дерьмо, – с серьезным видом откликнулся он.
Никогда еще я так не радовался оскорблению.
Я прижал ладони к глазам. Джеп заскулила.
– Тише, дорогая, – сказал ей Грифф так, как говорил с ней, когда был ее смотрителем. Я ощутил, как его голос успокаивал ее, успокаивал меня. Но от этого дрожь в плечах лишь усилилась.
– Это ничего не меняет, – сказал я ему и себе.
– Как скажешь, – пробормотал Грифф, его губы снова коснулись моих волос, его пальцы перебирали мои локоны.
– Долг зовет. И все такое.
– Да, – раздраженно ответил Грифф, – ты уже говорил.
Я начал говорить о том, что еще не успел объяснить, что-то о сыновней почтительности, но Грифф прервал мои речи, и я подумал, что вот для этого он мне всегда и был нужен, для того, чтобы утихомирить мои размышления своими руками, губами и своим огромным сердцем, и до самого утра я забыл обо всем. Он встал еще до рассвета, с ранними птицами, натянул тунику, в последний раз ласково почесал Джепайру под подбородком…
И оставил меня выполнять свой долг.
26
Хвост дракона
ЭННИ
ГОРЫ
Снег на горах таял, стекая по склонам холмов, и я чувствовала, что тоже таю. Крылья Аэлы медленно заживали, и все, о чем я могла думать, когда не думала о них, это то, что я не хочу, чтобы они заживали. Пусть небом правит кто-то другой. А я останусь на земле, купаясь в своем новом блаженстве, и пусть так будет всегда. Я перестану быть Стражницей, а останусь просто влюбленной девушкой.
– Тебе придется обучить их этим маневрам, – говорил мне Ли, изучая герменевт.
Потому что я Первая Наездница? Потому что скоро мы будем в Норчии и флот ждет, когда я, его командующая, поведу его на войну? Блокада была снята. Голиафан улетел. И с того самого утра, когда мы впервые проснулись в одной постели, мы вообще перестали произносить слово Норчия.
– Ты сам все прекрасно понимаешь. Ты сможешь все объяснить мне, когда придет время.
Ли раздраженно нахмурился:
– Мне бы очень пригодилась твоя помощь, – сказал он.
В школе разница между нашими способностями в математике всегда была незначительной. Незначительной, но все же я была первой. Но я не принадлежала к тем ученикам, которые этим пользовались, и потому всегда подолгу сидела за книгами, как и он. Он не понимал, почему я больше не хотела учиться, и наверняка считал это ленью.
Правда заключалась в том, что, когда я смотрела на герменевт, к горлу подкатывала тошнота.
Я сделала то, что должна была. Я освободила Стражников. С меня хватит.
Пожалуйста, оставьте меня в покое.
Эта мантра возносилась как молитва давно умершим богам так же часто, как и мое дыхание. Она посещала меня во сне. Ли отмахнулся от предложения остаться здесь, как от шутки, но для меня все было всерьез. Крылья Аэлы зажили, но она стала тяжелой и медлительной и с удовольствием возлегала, свернувшись калачиком в бассейне Травертина, и мне казалось, что я тоже наслаждалась покоем в этом бассейне рядом с ней.
Она не собиралась отсюда уходить. На самом деле у нее здесь были дела поважнее, и она собиралась заняться ими. Слово, которое возникало, как пузырек на кончике моего языка, то, что я потеряла, забыла, в чем долгое время отказывала себе, но вновь обрела во всей своей сладости на этих скалах: дом.
ЛИ
Аэла поправлялась медленнее, чем я надеялся, но Энни, похоже, не спешила подниматься в воздух. Наши дни проходили в прогулках, на морском берегу и у камина, и Энни наслаждалась каждым мгновением. Когда я изучал герменевт и летописи, она составляла мне компанию, но не присоединялась к моей работе, вместо этого свернувшись калачиком в кресле у окна библиотеки, греясь на солнце, как кошка, или листала старые томики стихов. В тот день, когда во время нашей утренней прогулки мы впервые увидели чистое небо – ни треугольников парусов, ни темного пятна голиафана над Башнями Моряка, – Энни потеряла терпение из-за моей работы в библиотеке.
– Блокаду сняли. Мы можем остаться здесь. Ты можешь бросить это.
Она забралась ко мне на колени, забыв о своем привычном месте в кресле у окна, загораживая летописи, записи и герменевт. Я наметил по меньшей мере десять различных способов борьбы с голиафанами, но все эти маневры предполагали использование копья, а я с трудом представлял, каким должно быть копье, чтобы пробить толстую шкуру Обизут.
– Я не уверен, что мы можем здесь остаться.
Я до сих пор не рассказал ей об объявлении в розыск, об обвинениях в государственной измене. Отступление блокады должно было бы меня успокоить, но все произошло наоборот. Почему они отступили? На какой компромисс пришлось пойти Норчии или какой удар был нанесен? Энни, хмыкнув, с громким скрежетом развернула новый поэтический свиток. И замерла, уставившись на него: