– Вот почему ты забрала их, да? Чтобы не пришлось признаваться мне. Чтобы я не смогла провести собственное расследование. Как ты могла, Одри? Я думала, мы заодно. А теперь я узнаю, что ты – часть заговора, призванного разорвать на части единственное место, которое я действительно могла назвать домом.
Слезы наворачиваются у нее на глаза, и мое сердце не выдерживает. Только теперь мне действительно понятно, что она имеет в виду, лишь после того, как я съездила к ней домой. Ясно, что у Айви и ее мамы – серьезные проблемы… и что там – жарче, чем в пустыне Сахара. Иллюмен Холл и вправду ее убежище.
Зная, что она уже не сможет вернуться в школу… Я понимаю, почему это приводит ее в ужас.
– Я хотела сначала получить подтверждение от папы, что он стоит за этим…
– И?
Я медлю.
– Это так. Но, погоди. Я также знаю…
– Боже! Я больше ничего не хочу слышать об этом! Как мне теперь верить тебе? Вы, вероятно, заработаете чертову кучу денег на этой сделке… Ты не захочешь ее прерывать.
– Айви, это неправда. Я хочу увидеть, как закроют эту школу, не больше, чем ты. Я знаю, что это для тебя значит… и не только для тебя, для всех учеников. И теперь я настолько больше знаю об истории этой школы. Мой брат все подтвердил.
– О, отлично… вся твоя семья замешана.
– Но я еще не говорила с папой. Я очень хорошо умею его убеждать… вот увидишь. Даже если речь идет о крупной сделке! Ты бы видела, какой масштабный проект он забросил в Джорджии после смерти Алисии. Как бы там ни было, по сравнению с ним Иллюмен Холл покажется сущим пустяком. И мой брат случайно проговорился о потенциальной лазейке. Позволь мне поговорить с отцом, прежде чем разозлишься еще сильнее, окей?
Айви все еще смотрит с яростью. Но я также вижу, что она хочет мне верить, видно, как борются эмоции, которые она держит внутри. Сажусь рядом и беру ее за руку.
– Ручаюсь, ты можешь мне доверять, – заверяю я ее. – Давай я тебе покажу. – Подскакиваю к шкафу, куда я спрятала папку миссис Траули. – У меня есть идея, как остановить сделку…
Я поворачиваюсь и вижу, как Айви смотрит на мою сумку, врезающуюся в ее бедро. Она хмурится, глядя на фотоальбом, который все еще торчит из сумки.
– Что это? – спрашивает она.
Я сглатываю. Показывать ей альбом вдруг уже не кажется хорошей идеей. Но слишком поздно, потому что Айви вытаскивает его из моей сумки. Она издает сдавленный грудной звук.
– Где ты это взяла?
– Когда я была в Лондоне, я заехала к тебе домой.
– Ты пошла в квартиру моей мамы? – Айви медленно моргает, глядя ошеломленно.
– Да.
– И моя мама… дала тебе это? Вот так просто?
– Практически.
Она захлопывает альбом, уставившись на меня. Она смотрит взглядом, которого я никогда не видела раньше. Чистая, раскаленная ярость.
– Как ты посмела сделать это за моей спиной?
– Что? Айви, я видела, как тебе больно. Мне хотелось чем-то тебя порадовать.
– Как ты вообще нашла мой адрес?
– Он на обратной стороне списка, который ты приколола там.
– Итак, ты рылась втихую в моих вещах, обманула мое доверие и вторглась в мою личную жизнь? Что за черт? Убирайся!
– Что? – Я в недоумении. – Айви, мне жаль, что ты так считаешь, но…
– Ты не слышала? Убирайся.
Всплескиваю руками.
– Убирайся? Это и моя комната, помнишь? Куда мне, по-твоему, идти?
– Ладно. Тогда уйду я. – Айви встает и выскакивает вон.
Я пялюсь в деревянную дверь, хлопнувшую так сильно, что задрожали картины на стенах. Мне интересно, посетит ли нас миссис Парсонс после такого порыва.
Снова придется объясняться.
Айви забрала альбом с собой. Но к черту. Если она хочет относиться ко мне так после того, как я пыталась сделать для нее что-то хорошее, так тому и быть. Не хочу иметь дела с этим дерьмом.
Вот и все. С «Обществом сороки» я покончила.
26
Айви
Ярость и злость кипят во мне, как пузырящаяся кислота, обжигая горло и затрудняя дыхание. Иду, не зная куда. Шаг за шагом, я просто доверяюсь своему телу. Как могла Одри сделать это? Что заставило ее пойти в квартиру моей мамы и выступить там, словно друг семьи, нагрянувший в солнечное воскресенье?
Как раз в тот момент, когда я начала разрушать свои барьеры с Одри, верить ей и позволять ей прикоснуться к моей жизни, я узнаю, что она – настоящий враг.
Я довольно закрытый человек: не открываюсь каждому, кого встречаю. Честно говоря, Лола была последней, с кем я была близка. Той, с кем я могла поделиться даже самыми глубокими своими мыслями и чувствами. Я проглатываю свои сложные эмоции и прячу их поглубже. Чем меньше крутится на языке, тем лучше. Я всегда была такой, но Одри начала подпускать ближе.
Чувствую, как напряжен мой лоб, и тру его рукой.
Единственное, о чем я никогда не рассказывала Одри, или на самом деле кому бы то ни было, были отношения с моей матерью.
Они сложные и нерабочие. Я знаю, что почти у каждой семьи есть скелеты в шкафах, в этом нет ничего нового и удивительного, но мы с моей мамой два слишком разных человека. Пока я росла, редко ее видела: она работала на нескольких работах, чтобы сохранить крышу у нас над головой и прокормить нас. Хотя, когда я ее все же видела, она на самом деле отсутствовала. После того, как отец ушел от нас, она была не в себе, а через некоторое время она как будто просто… отказалась от обязанности быть мне матерью. Она позаботилась о том, чтобы меня никогда не было дома. Отправляла на занятия, которые меня не интересовали, заставляла делать дополнительную домашнюю работу, которую находила в интернете, по выходным отсылала меня в библиотеку. Поначалу я думала, она дает мне лучший из возможных стартов в жизни, но вскоре стало ясно, что она просто не хотела меня видеть.
Она не понимала. Надо мной жестоко издевались. За то, что я была наполовину китаянкой: я никогда не могла вписаться в компанию. Из-за дешевой обуви, которую она мне покупала: всегда на размер-другой больше, на вырост. Над моим принесенным из дома ланчем. Над школьной формой из секонд-хенда, которая никогда не сидела как надо. У меня не было абсолютно никаких друзей. На всех переменах я сидела одна, и единственные, кто обращал на меня хоть какое-то внимание, были учителя. Я знала, что они просто жалели меня. Я нигде не чувствовала себя как дома. Но если бы в шестом классе мой учитель не выдвинул меня на соискание стипендии, меня вообще бы не было в Иллюмен Холле. Я бы не нашла того единственного места, где могла бы преуспеть.
Если школа закроется, мне некуда будет идти, и конечно я не единственная в этой школе с нестабильной семейной жизнью. Моя мама не захочет, чтобы я вернулась. Я стану бездомной. Даже если получу место в другой школе-интернате… без полной стипендии я не смогу этого себе позволить.