В тот же вечер я спросила Доминика, какую музыку он слушает. Он поставил Opus 53 Шопена в исполнении Артура Рубинштейна.
– Это же “Героический”! – воскликнула я.
– Да. Мой любимый полонез.
Я знала его только в исполнении Марты Архерич – совершенно великолепном! Но исполнение Рубинштейна оказалось еще более упоительным.
Оба мои мужчины, с которыми я водила компанию, имели лучшие в мире музыкальные вкусы.
– Итак, домашнее задание.
Пий вздохнул и начал:
– Я высмотрел одного типа из нашего класса, такого же пришибленного, как я. На перемене я к нему подошел. “Привет, Янн. – Чего тебе? – Ничего. Хочу познакомиться. – Больной, что ли? – Нет. Хочу узнать тебя поближе. – Отвали!” На следующей перемене я попробовал подойти к девчонке, у которой был такой же примерно вид. И получил: “Гуляй отсюда со своими тупыми подкатами”.
– Может быть, вы ошиблись с выбором кандидатов?
– Я должен продолжать?
– Да. Две попытки – это мало.
– У меня такое ощущение, будто я лезу в пекло.
– Вы ничем не рискуете.
– Ладно. Только потому, что вы просите.
– Пий, вы подыхаете от одиночества.
– Да, это так. Но лекарство хуже болезни.
– Вы просто еще не нашли для себя подходящего лекарства.
– Нашел: вы.
Я проигнорировала это энное признание.
– Что-то давно вы мне не говорили о своей страсти к оружию.
– А что тут говорить? У меня его нет.
– К счастью.
– Если б было, я бы им воспользовался.
– Вот потому и к счастью. А что с вашим неприятием насилия?
– Честно говоря, мне все хуже и хуже.
– Не заняться ли спортом?
– Терпеть не могу спорт.
– У вас нет жизни телесной, у вас нет жизни ни дружеской, ни социальной, как вы хотите, чтобы вам было хорошо?
– У меня нет жизни, вот в чем суть. Боюсь, как бы это не оказалось наследственным. Я смотрю на родителей: у них нет жизни. У моих одноклассников тоже… Нет, правда, вы единственный человек среди моих знакомых, который живет. Научите.
– Я не могу научить вас хотеть. У человека есть жизнь, если есть желание жить.
– Жизнь, которой я хочу, – это вы.
– Я вас не хочу. Точка.
– Почему мне не верится?
– Потому что у вас самомнение зашкаливает. Или вы эротоман, что еще хуже. В обоих случаях имейте в виду: если вы опять заговорите со мной на эту тему, я увольняюсь.
– Как мне с собой справиться?
– Это проще, чем вам кажется.
– Вы когда-нибудь были влюблены безответно?
– Конечно.
– И что произошло?
– Я сдалась.
– Просто сдались?
– Нет. Я долго страдала, а потом переключилась на других.
– Вы бесчувственная дикая бельгийка. А я слишком ранимый.
– Это называется самолюбование. Я думаю, человек, который слушает на полную громкость Infected Mushroom, не такой уж ранимый. И это, кстати, комплимент.
– Мне надо было стать музыкантом.
– Еще не поздно. У вас самый подходящий возраст, чтобы заняться гитарой или ударными.
– У меня нет силы воли.
– Пий, вы безнадежны. Напрягитесь, найдите способ чего-то добиться. Создайте себе какую-то жизнь, пока не умерли. Шевелитесь!
– Что же мне мешает?
– Ничего. Перестаньте созерцать собственный пуп.
– Мне хочется погулять в лесу. Пошли?
– Хорошая мысль.
И мы тут же отправились. Суаньский лес был совсем рядом. Он встретил нас своими огромными высокоствольными буками и запахами опавшей листвы.
– Я тут живу уже несколько месяцев, и ни мои родители, ни я здесь не были ни разу.
– Вы молодец, что предложили сюда пойти!
– Зачем отец выбрал дом в таком великолепном месте, если не пользуется его преимуществами?
– Ваш отец выбрал район для престижа, а не ради его объективных плюсов. Этот лес – один из самых красивых в Европе.
– Вы могли бы давать мне уроки, гуляя со мной по лесу.
– Сами урегулируйте это с отцом.
– По-вашему, он согласится?
– Почему бы нет?
Я показала ему дорогу, по которой можно из парка попасть в настоящий лес.
– Здесь еще красивее, – заметил он.
– Да. У вас нет оправданий, чтобы коснеть в четырех стенах.
Когда мы вернулись, нам открыл отец. Я сказала, делая вид, будто не замечаю его разъяренного взгляда:
– У нас было занятие по “Прогулкам одинокого мечтателя” Руссо. Возникла необходимость пойти погулять.
– Не слишком-то одинокая была прогулка, – злобно прошипел Грегуар Руссер.
– Не понимаю, как можно преподавать, не находясь рядом с учеником.
Он сунул мне конверт, как будто ткнул в меня пистолетом.
Мы ужинали на кухне, и обе, согласно правилам моей соседки, приготовили себе еду отдельно во избежание распространения бактерий и вирусов.
Доната спросила, почему я совершенно не слушаю, что она говорит. Я рассказала.
– Он ни за что не согласится, – заявила она.
– Но тогда ему придется найти предлог, чтобы отказать.
– Найдет.
– Пий настырный. Он так просто не отвяжется.
– В какое осиное гнездо ты угодила!
– Я не могла бросить этого парня.
– А как дела с твоим старым кавалером?
– Откуда ты знаешь?
– Он звонит тебе каждый день, я слышу его голос. Это не юный петушок. А я-то боялась, что ты влюбишься в мальчишку!
От этого разговора у меня испортилось настроение. Ночью во время бессонницы я вынуждена была признаться себе, что к Пию меня тянет сильнее, чем к Доминику. Я не была влюблена в Доминика. Я не была влюблена в Пия, но он мне нравился. Больше, чем Доминик.
Разве не было вокруг других мужчин, кроме этих двоих? Конечно, были. Но я их не встретила. И не потому, что не пыталась. Моя жизнь как-то так складывалась, что двое мужчин, присутствовавших в ней, имели от роду шестнадцать и пятьдесят лет. И ведь не то чтобы я принадлежала к числу женщин, которых особенно привлекают подростки или старики! Нет, у меня не было специального пристрастия ни к какой возрастной группе. Возможно, этим все и объяснялось.