– Кто придумает? Я – герцог, ты – баронесса: за сплетни – или к позорному столбу, или на виселицу!
– Рагнер, ну не гневайся… Я ведь уже сказала – и это не исправишь…
– Не исправишь… – проворчал он. – Наврала и не подумала, что куча ларгосцев еще со мной повоевала и что они видели, как это ты стояла на коленях, а не я, ревела там мне без конца, и прочее… Ты и правда такая дуреха!
Маргарита едва не заплакала, а Рагнер перестал с ней разговаривать. До замка он молчал, погруженный в свои мысли.
Молчалив и суров он оставался даже в замке. Проводив Маргариту в опочивальню герцогини, Рагнер сказал:
– Я пойду с Айадой прогуляюсь. Надо проветриться, а то я напился сильнее, чем желал.
И он ушел, не поцеловав Маргариту на прощание и не упомянув, вернется ли через потайную дверцу. Оставшись одна, девушка сорвала с головы эскоффион и, распуская волосы, села в нишу к окну, где наконец разрыдалась.
Вдруг Рагнер вернулся и удивленно посмотрел на ее заплаканное лицо.
– Что опять не так?! – разозлился он и направился к ней, а Маргарита успела встать и повернуться к нему спиной. – А это что еще за выступления?! – почти кричал он, она же ощущала затылком его колючий, сверлящий взгляд. – Ты не только молчать, но еще и отворачиваться от меня теперь собираешься?!
Маргарита горше заплакала, закрыв ладонями лицо:
– Грити, я так не могу, – услышала она. – Ты вчера ревела, сегодня снова… А я хочу, чтобы ты была здесь счастлива, как я.
– По… этому пяяялишься на эту Лииилию, – плача и всхлипывая, выговорила она.
– Ну… она красивая… Может, случайно и попялился… Она же любимая Вьёна?!
– А если я начну облизываться на Адреами?
– Не сравнивай. Ты – женщина.
– Уйди, – горько изрекла Маргарита, вытирая щеки.
Рагнер постоял немного – она к нему не поворачивалась. И тогда он молча ушел.
Продолжая плакать, Маргарита задвинула засов, запирая дверь спальни. Затем она подошла к потайной дверце и посмотрела на щеколду. Хотелось и эту дверь гордо затворить, но запор являлся цветком лилии.
– Ты была бы рада, – сказала она черно-железной лилии, обращаясь в своем воображении к черным, бархатным глазам соперницы. – Нет, своими руками я не поставлю тебя между нами.
________________
Немного успокоившись, Маргарита ждала Рагнера и не тушила свечи. Приоткрыв дверцу кровати-шкафа, она сидела на постели, одетая в тонкую сорочку и гипнотизировала резную панель с крючками. Спустя триаду часа она не выдержала: потушила свечу, забралась под одеяло и закрыла дверцу кровати. Но через четыре с половиной минуты девушка уже стояла у потайной двери, сдвигала крючок и тихо ее открывала.
На цыпочках, ступая голыми ногами по холодной поливной плитке, она зашла в узкий проход и, остановившись у двери в опочивальню герцога, прислушалась – тишина. Похоже, напившись камышового вина да наорав на свою любимую, Рагнер теперь самодовольно почивал.
Нарисовав большим пальцем крестик на груди, она сдвинула засов, приоткрыла дверь и просунула голову в спальню – Рагнер действительно спал, не закрыв балдахин, отвернув лицо и оставив непокрытым мускулистый, отмеченный шрамами торс.
Маргарита сделала пару шагов к кровати, когда из своего угла вышла Айада и встала неподалеку от девушки, настороженно следя за ней. Собака не скалилась, но и не подпускала ночную пришелицу к своему хозяину.
– Отойди, прошу, – шепотом сказала ей Маргарита. – И знай: он на тебе всё равно никогда не женится – не выссслуживайся тут больно, – прошипела она неумолимому зверю.
С кровати донесся смешок, после чего Рагнер сел на постели. Айада, не мешкая, запрыгнула к нему, опережая Маргариту. Хозяин что-то ей сказал, и собака, смерив Маргариту недобрым взором коричневых глаз, нехотя соскочила на пол – вернулась к своей подушке. Только потом Маргарита молча забралась под простыню, какой укрывался Рагнер, и легла с ним рядом.
– Я разбудила тебя? – тихо спросила она.
– Нет, – вздохнул Рагнер. – Я тут лежал и продолжал с тобой ссориться.
– И что ты мне хотел сказать?
– Если вкратце: то ты дурочка, а я святой Ангел.
Опираясь на локоть, он перелег на бок, лицом к Маргарите.
– Из-за Лилии ты почему на меня взъелась?
– Просто… Я не знаю, Рагнер. Я не всегда понимаю вас, мужчин… Ольвор едва женился, а уже… И я не знаю, как ты будешь себя вести, когда меня не будет рядом. Если у нас всё так же, как у Ольвора и Хельхи, то я не хочу так. Я лучше, – дрогнул ее голос, – лучше вернусь в Орензу.
– Плачешь?
– Почти…
– Я тоже не хочу так, как у Ольвора и Хельхи, потому что я – не рыжий капитан, пропадающий в море большую часть года, а ты, благодарю тебя моя звезда, не Хельха. Ну а Лилия… Вьён влюблен в нее без памяти. Наследную верфь ради этого цветочка продал. И я уверен, что года не пройдет, как белая лилия обвенчается с камышом-Вьёном. Тут я уж точно я другу мешаться не буду – говорю это затем, если ты всё еще не веришь, что я тебя, дуреху, люблю.
– Почему ты ушел, проводив меня в спальню, и не поцеловал?
– Потому что помню твое «фу» и «белое вино – это вонь».
Маргарита улыбнулась.
– А почему ты вернулся?
– Хотел показать янтарь с осой и сказать, пока не забыл, что завтра, в час Целомудрия, к тебе в опочивальню ввалятся печник и бородатый резчик, уже нарезавший жене семерых деток… Не хочу его убивать, так что ты будь одета и прочее. И он весь день будет всё у тебя мерить… Зато скоро ты получишь роскошные покои, достойные герцогини Раннор.
– Целуй меня немедленно.
– Всё кроишь из меня тряпку, да? Тебе что мало, что я уже пятнадцать дней на коленях простоял, прорыдал и проиграл на лютне? Очень неудобно рыдать и при этом музицировать! Я и сейчас твои приказы исполнять должен?
Она поцеловала его сама.
Глава XI
Шестой день рождения Ксаны
Единственных, кого Экклесия преследовала больше алхимиков, колдунов или ведьм, так это еретиков – тех, кто вольно трактовал веру и знание, а иногда, извращая и то и другое, поклонялся Дьяволу. Еретиков существовало два вида. Первые являлись священниками в отдаленных приходах, где они, чувствуя себя властителями душ, чего только не проповедовали. Для их разоблачения Экклесия создала розыскную службу «Святое испытание», подчинявшуюся епископам. Испытатели работали как тайно, так и открыто, надзирая за деятельностью настоятелей храмов.
Второй тип еретиков возник благодаря ремесленникам. Художники, зодчие, златокузнецы, работавшие на Экклесию, порой случайно слышали и читали то, чего не должны были знать, делали ложные выводы и, покидая мастерские Святой Земли Мери́диан, распространяли преступные идеи по всей Меридее. Чтобы не попасться в руки испытателей, такие еретики объединялись в тайные общества, в ордены, и закрывали лица масками: сосед не знал имени соседа, пришедшего на черную (тайную) службу, и, конечно, никто не знал имени магистра ордена. Именно в тайных орденах больше всего было дьяволопоклонников, и они не считали хозяина Ада злом – для них он был тем же Богом, другим Богом, какой разрушил бы этот мир, но подарил бы иной – тот, где на земле, а не на небе, человек мог бы жить бессмертным существом.