Три цветка и две ели. Первый том - читать онлайн книгу. Автор: Рина Оре cтр.№ 110

Кроме законной торговли телом процветала незаконная. За грех мужеложства казнили, иные известные в городе люди опасались пересудов, третьим не нравилось бывать на грязных окраинах, – вот богачи и прибегали к услугам сводников: те могли достать любой «товар». Гетер также официально не существовало, но были «высокие содержанки»: красивые, обедневшие и морально нестрогие вдовы охотно принимали покровительство одного или нескольких состоятельных любовников. Нередко их дома получали известность в узких кругах как дома свиданий, куда можно было прийти со своей дамой или выбрать хорошенькую девушку на месте. Вдова не только гарантировала тайну – еще следила за здоровьем своих работниц. Днем дома свиданий являлись мастерскими по шитью белья, вышиванию, росписи посуды и так далее. Всё бы ничего, но работницам таких мастерских не завидовали даже уличные девки: прав у них всё равно не имелось никаких, содержали их взаперти, как в тюрьме, а где-то спустя год «мастерицы» исчезали и заменялись новыми. Ходили слухи, что их увозили в другие страны, что им отрезали язык, что их ослепляли и даже убивали, – только бы они не выдали секретов вдовы и ее влиятельных покровителей.

К сводничеству отношение складывалось еще более неоднозначное. Это занятие заслужило всеобщее презрение, но Экклесия предпочитала закрывать глаза – священники делали вид, что такой деятельности не существует: дескать, есть владельцы лупанаров, которые щедро жертвуют на распространение веры, заставляют своих работниц посещать храмы и слушать проповеди, следят за здоровьем «продажных дочерей», заботятся о них и о внешних приличиях. Власти в большинстве городов даже помогали содержателям лупанаров законами, а те – им: со сводниками всегда можно было договориться или разузнать у них о преступлениях. Однако горожане требовали от властей бороться с бесстыдством, шумным разгулом в «срамных кварталах» и совращением честных девиц. В итоге лупам запретили носить драгоценности, меха и золото, работать на улицах без особого знака (зеленых рукавов), посещать в зеленых рукавах центр города и респектабельные районы, проживать где-либо, за исключением окраин, а лупанары надлежало метить зелеными ставнями. Со сводничеством боролись лишь тем, что всё большее число городов записывали лупанары в свою собственность и назначали глав, которым платили жалование от управы и с которых спрашивали за нарушения: за работу в светлое время суток, за больных работниц, за слишком юных работниц, за вонь, за клопов, за незаконную торговлю хмельным… Мужчинам разрешалось посещать лупанары с середины возраста Послушания, вернее, с появлением явных признаков взросления, таких как усы. Прочим юнцам, послушникам с характерной стрижкой «в кружок» или больным срамной хворью лупанар должен был отказать в услугах.

О «срамных хворях» к концу одиннадцатого века меридейцы знали, но разбирались в них плохо, а еще хуже в их лечении: язвочки прижигали каленым железом, при гнойных выделениях использовали уксус, боли астрологи объясняли неблагоприятным влиянием планет. Средств для защиты от болезней и для предотвращения зачатия существовала масса, но надежность их оставляла желать лучшего. От матери к дочери передавались тайны трав и снадобий, от отца к сыну – наука как изготовить чехол из кишок животных. Для аптекарей продажа мазей и тех же чехлов являлась золотой жилой, астрологи делали состояние, обслуживая лупанары или разоряя длительным лечением богачей. Оттого благонравные меридианцы посещать «дома общих жен» лишний раз не дерзали, путники ограничивались банями, а сластолюбцы со средствами искали надежных сводников или дома свиданий. Зато воины, моряки или представители вольных ремесел (рудокопы, чернорабочие, лесорубы и прочие) привередливостью не отличались, смело шли в самые злачные притоны и, свободные от будущего, наслаждались настоящим.

________________

Путь от южных ворот Ларгоса до Нюёдлкоса занимал по заснеженной дороге часа четыре, и Рагнер желал бы пораньше отправиться в путь, но колокол из храма Благодарения уж пробил семь раз, а они еще не выехали из города. Они – это Рагнер и Рернот, оба сидевшие на неказистых лошадях и одетые, словно сильване, в грубые кафтаны, войлочные плащи и белые нижние шапочки с завязками под подбородком как у Ниля Петтхога; на ногах у обоих мужчин виднелись истоптанные башмаки. Рагнер красовался еще и в войлочном колпаке да гетрах, завернутых у колен в толстые валики, Рернот щеголял в ярком красном шапероне с острым висячим хвостом и пелериной. Третьим в их компании стал Сиурт, изображавший зажиточного горожанина. Он нарядился в синий плащ с бобровым воротником, малиновый, длиной до пят кафтан, лазурный шаперон, желтую шляпу с острым козырьком-клювом и желтые остроносые башмаки. Восседал Сиурт на чалом скакуне и важно поглядывал по сторонам. От Вардоца троих ряженых сопровождали десять охранителей, среди которых ехал Эорик.

С утра ударил морозец, и ярко засветило солнце; при взгляде на снег слезились глаза. Но на побережье погода менялась быстро: ветер обещал принести с юго-востока тепло и вместе с ним дожди. Рагнер поймал себя на мысли, что не хочет ехать в Нюёдлкос и точно не желает найти там бандитов, дабы не рушить сложившуюся в его голове ладную картину, в какой кузнец был виновен и, без тени сомнения, заслуживал смертную казнь.

Он вспомнил печальное лицо Маргариты и нечто неуловимое в ее зеленых глазах – наперекор всем доказательствам, даже словам Лилии о синем плаще насильника и его бороде, Маргарита не верила, что Нинно мог сотворить подобное, пьяным ли был или нет.

«И она никогда не поверит, – вздохнул Рагнер. – Может, даже впрямь возненавидит меня…»

Он скривил рот и вдруг подумал, что, наверно, снег сегодня заслуживает слова «тиодо» – столь яркий оттенок белого, на какой невозможно было смотреть, божественно-белый и непорочный… Рагнер тряхнул головой, выбрасывая из нее неприятные мысли, но вместо этого потерял войлочный колпак. Громко ругнувшись, он спрыгнул на землю, отряхнул свой головной убор и подозвал Эорика.

– Дальше мы одни, – тихо заговорил Рагнер, когда Эорик спешился. – Ждем вас к ночи, но ты давай в замок. Разберись со всеми воинами: может, всё серьезнее, чем кажется. Может, кто-то намеренно тебе вредит, – оттуда и кости… Может, у нас своя банда в Ларгосце завелась. Заговорщики… И цель их – это ты.

Ничего не отвечая, Эорик потер шрам на переносице.

– И еще: дозорные знают, когда кто-то с лестницы спускается, и прекращают играть, как бы бесшумно ты ни шел. Эту загадку тоже мне разъясни… Кстати, вчера я прошел мимо них в кафтане Аварта – сразу после этого появились кости… Я не уверен, но… не бывает так, чтобы сразу две головы не знали и не доложили третьей – то есть мне.

Эорик оглянулся на первого конюшего, а Рагнер улыбнулся и хлопнул его по спине.

– Такое часто бывает, брат, не огорчайся. Бывает, другие думают, что справились бы лучше. Начни набирать новых бойцов и займись их обучением. Выгоняй да не жалей, какие бы слезы тебе не лили. И с Сиуртом надо быть построже. Ты слишком добрый – и этим пользуются. Это тоже исправь.

Эорик молча кивнул, а Рагнер вскочил на сивую лошаденку и с двумя другими ряжеными, с Рернотом и Сиуртом, поехал вдоль набережной к городским воротам. Вскоре справа показался местный «островок роз» – последние три дома на выезде из города, отделенные от прочих строений пустырем и редкой завесой из голых деревьев. Жрицы любви обрадовались, увидав троих всадников, открыли зеленые ставни и высунулись из окон, демонстрируя себя. Рагнер видел ярких, будто зимние ягоды в снегу, прелестниц, обрюзгших бабищ, от каких словно несло тухлой рыбой, и совсем молоденьких девушек лет двенадцати – эти «продажные дочери» напоминали уже срезанные цветы: они призывно изгибались и охотно обнажали груди, не уступая в усердии своим матерям или бабушкам.