Глава XVIII
Ратуша превращается в логово Лодэтского Дьявола
Знание учило, что душа Божьего Сына сразу состояла из четырех стихий, потому он мог жить в неокрепшей плоти, подпитывая ее силы. Однако в человеке, в единственном из существ на Гео, тоже смешивались четыре стихии, ведь Бог создал людей по своему подобию: всем земным он тварям он даровал плоть – стихию Земли, человеку дал еще и душу – противоположную Земле стихию Воздуха. Вода соединяла Землю и Воздух, но ее излишки приводили к заболачиванию плоти и гниению души, а к стихии Воды принадлежали: вера, любовь, жизненные силы, Пороки и удовольствия. К стихии Огня относились Добродетели, страхи, страдания, вражда и смерть, – Огонь разъединял душу с плотью.
Как неравна была почва на Гео, так и плоть, стихия Земли, мужчинам и женщинам досталась разная. Женщины от рождения имели более влажную и холодную плоть – чтобы прийти к равновесию стихий внутри себя, они чаще плакали; чтобы согреться Огнем, жаждали страданий – оттого-то и мучились по надуманным причинам или переживали по пустякам. Женщины охотно отдавали любовь, ведь ее у них было с избытком: сначала супругу, затем детям и внукам. Дерево души у женщин из-за обилия Воды росло высоким, благодаря чему они приобретали особенную мудрость: интуитивный разум, то есть умели «проникать взглядом» в суть вещей, не утруждая себя доказательствами или логикой, – и часто оказывались правы даже там, где ошибались самые рассудительные из мужчин. Плоть женщины также была более чистой: ее сравнивали с цветущим лугом, по какому можно ходить, не запачкав ног. Но в то же время женщины изначально были более порочны из-за преобладания стихии Воды и несильны в сопротивлении соблазнам, – значит, без жертв, без страданий, без мучительных родов их «цветущий луг» превращался в болото и корни дерева души гнили. Так происходило с теми, кто предавался блуду, потакал своим слабостям и тонул в удовольствиях. Плоть женщин намного быстрее превращалась в «болото», чем мужская. Зато женщины куда как более рьяно веровали в Бога; даже безбожницы могли искренне принять меридианскую веру и спасти себя.
Плоть мужчин была сухой и горячей из-за обилия Огня: страдания плоти и души они переносили хуже женщин, не искали их нарочно и пытались забыться в чем-то приятном. Чтобы прийти к гармонии стихий внутри себя, мужчины стремились к удовольствиям и охотно принимали любовь женщин: матери, супруги и любовниц – они пили их любовь, словно воду. Дерево мужской души тем не менее росло низким: только вера и целомудрие позволяли мужчине вырастить столь же высокое дерево души, как у женщины, и превратить свою плоть в цветущий луг. Разум мужчины имели логический, с высоким деревом души приобретали еще и интуитивный разум; сложенные вместе два разума являли совершенный разум, к какому стремились священники. Женщинам, согласно знанию, по своему естеству никак нельзя было добиться совершенного разума – вот их и не брали в ряды проповедников. Мужчины изначально были более добродетельны, хотя настойчиво искали порочных удовольствий, чтобы унять Огонь внутри себя. Вместо блуда им нужно было обратиться к вере – тогда зуд от чрезмерного Огня проходил.
Как учило знание, все мужские создания (и звери, и человек) отдавали в мир избыточную в них стихию Огня, в том числе и смерть, тогда как женские – стихию Воды или жизнь. Соединяясь, эти две противоположности могли зачать стихию Земли или новую плоть, но только если Бог давал свой дар – добавлял нечто непознанное, божественный элементаль, что перемешивал, будто воду с маслом, стихии Воды и Огня, жизнь и смерть. Рождаясь, все живые существа уже несли в себе свою будущую смерть – она росла вместе с их плотью и крепла, рано или поздно одерживая верх над жизнью.
Знание о стихиях принес людям первый Божий Сын. На протяжении следующих тридцати восьми циклов лет оно дополнялось новыми открытиями. В свободное от труда время священники размышляли над сутью вещей, пытаясь их понять своим совершенным разумом, затем представляли собственные изыскания для обсуждения другим братьям. Если настоятель храма считал открытия заслуживающими внимания, то передавал их епископу, а тот – совету кардиналов; если совет кардиналов давал одобрение новым идеям, проповедники доносили их меридианцам на службах – что-либо сочиненное от себя и непризнанное Экклесией священник проповедовать не мог. Сущность Бога нельзя было осознать человеческим разумом – так было написано в Святой Книге, потому Экклесия не пыталась разобраться, кто или что он такое есть. Она изучала другие тайны, первой из которых была любовь – и сила, приводящая вместе с враждой мир в движение, и самая высшая Добродетель.
Один из священников попытался переосмыслить суть смеха и слез, присущих лишь человеку, когда столкнулся с затруднительным для себя вопросом: вид слез был неприятен большинству мужчин, хотя, казалось бы, чьи-то влажные слезы должны были остужать и питать их горячую и сухую плоть, должны были быть ей благостны. Решив, что дело в страданиях, сопровождающих слезы, исследователь вскоре отказался от этого пути: мужчины были куда как равнодушнее к виду мучений без рыданий и слез, зато влага из глаз животных, принимаемая за слезы, опять же трогала их за живое. В итоге, из своих многочисленных наблюдений, священник сделал вывод, что смех – это редкая смесь Воздуха и Земли, а слезы несут в себе и стихию Воды, и стихию Огня, за что был осмеян другими братьями, ведь первооснова знания, оставленная первым Божьим Сыном, гласила: «Только Вода и Огонь нигде в этом мире сами по себе никогда не смешиваются». Допустить то, что в слезах противоположные стихии соединяются божественным элементалем, Экклесия тоже не пожелала: смех остался Землей, слезы – Водой.
________________
Разлепив левый глаз, Маргарита обнаружила вокруг себя кроваво-красные завесы, над собой – такой же красный матерчатый потолок, а на широкой верхней перекладине, у самой кровли шатра, увидела гнусненькую бородатую рожицу лохматого морского царя, до безобразия напоминавшую лик Блаженного. По обе стороны от бороды божка голые земные мужчины обнимались с русалками, трогая их за груди и чешуйчатые ягодицы. Маргарита поняла, что она лежит в неизвестной ей постели с полуоткрытым красным балдахином и греховными картинками из фантазий резчика по дереву. Столь бесстыдное ложе еще нужно было постараться найти, даже в таком городе вольных нравов, как Элладанн. Еще она поняла, что лежит абсолютно нагая, но прикрытая по плечи красным покрывалом из бархата. Ее лицо и голову кто-то щедро обмотал тряпками – так, что свободной остались только левая часть лица со здоровым глазом, кончик носа и прорезь рта. Маргарите очень хотелось потрогать эту повязку, но сначала она осторожно повернула голову влево – туда, где слышался тихий разговор мужчины и женщины на непонятном языке.
Увиденное поразило пленницу не меньше, чем бесстыдная кровать. Вполоборота, спиной к ней, сидел раздетый по пояс, длинноволосый мужчина. Чернокожая женщина зашивала что-то у него на плече, и каждый раз после стежка она прокаливала иглу над огнем свечи, а у ног мужчины большая, черная собака шумно дышала раскрытой пастью, свесив язык и показывая здоровенные зубы. Вся троица удивляла, но сперва Маргарита начала рассматривать мужчину, Лодэтского Дьявола, герцога Рагнера Раннора (благодаря Раолю Роннаку, его описанию собаки и женщины, сомнения в личности мужчины за столом сразу отпали).