Высокие потолки второго этажа сменились низкими. Лестница уходила выше третьего этажа, на чердак, но Соолма подниматься дальше не стала и прошла в коридор. Маргарита углядела вдали узкую оконную нишу с тремя ступенями. Она порадовалась тому, что из этого окна можно будет с легкостью выпрыгнуть, и наверняка, падая с такой высоты, сразу погибнуть. На третьем этаже, у лестницы, также имелось световое оконце, выходившее во внутренний дворик ратуши, но его заслоняла частая свинцовая решетка и толстое, мутноватое стекло.
Соолма меж тем открыла вторую по счету дверь справа, в самом начале коридора, и сказала:
– Женщин здесь немного – с тобой будет десять. Две комнаты по пять человек. Остальные для мужчин. Отбой здесь – в семь. После восьмого часа и отбоя по коридорам не ходи, какие бы причины у тебя не возникли. Уборную посещай заранее. Она в полуподвале… и не перепутай ее с мужской, с той, что за лестницей. Впрочем, это здание ты должна знать лучше меня.
– Я здесь впервые, – ответила Маргарита, проходя за черной дамой в комнату. – Клянусь. Супруг меня сюда никогда не брал… даже в празднество Возрождения и первую триаду Веры.
Соолма хмыкнула.
– Ты сегодня нам много лгала, – жестко проговорила она. – Не думай, что кого-то обманула. Его Светлость тебе не доверяет. И твоим слезам тоже… Так что не пренебрегай его советом – тихо дожидайся, когда за тобой явится супруг. Это твоя постель, – указала она на ближайшую от двери кровать. – Задвинь за мной засов и открывай только женщинам. Следуй правилам, госпожа Совиннак.
Соолма вышла. Затворив за ней дверь, Маргарита оглядела безлюдную комнату: пять кроватей с высоким, годным под вешалку, изножьем, семь дорожных сундуков у стены, кувшин с парой чашек на подоконнике… На ее кровати, поверх соломенного тюфяка, лежали три простыни, подушка, тонкая перина и красивое стеганое покрывало из узорной камки – для полного набора не хватало лишь продолговатого валика и полога. Девушка заправила постель и, не раздеваясь, упала в нее. Окошко в комнатке, без стекла и прикрытое ставенками, вполне годилось для того, чтобы выпрыгнуть из него тоже, но стоял такой холод, что Маргарита решила сначала согреться и всё обдумать.
«Раз меня поселили в комнату с окном, – кутаясь в теплое покрывало, думала она, – и не заперли, значит, ничего дурного со мной делать не собираются. Уже чего-нибудь сделали бы, если бы хотели. Лодэтский Дьявол, конечно, видел меня нагой и… Только злился на меня и кричал… Непонятно, что там у него между ног, вроде всё на месте, но ведь мог и подложить чего-нибудь… Боже, что же эта черная дама обо мне думает? Она точно поняла, куда я смотрю… А если ему расскажет! Стыд какой! Но Оливи и дядюшка, скорее всего, правы – Лодэтского Дьявола и впрямь оскопили в Сольтеле, иначе нашел бы себе красивую спутницу, а не настолько страшнючую, всё же он герцог. Лодэтский Дьявол с этой дамой вместе, чтобы никто не догадался о его постыдном увечье, – и раз он скопец, то грязные стишки Блаженного не исполнятся. А что палачи умерли – это совпадение. И сон – совпадение: там они висели вниз головой на эшафоте… Невероятное, жуткое совпадение. У меня же не всё так скверно – обещали отпустить… Благородным поведение этого варвара, конечно, тоже не назовешь, но меня никто не тронул, даже лечили, какие-никакие одежды дали и неплохое постельное убранство… Вот выброшусь я из окна и чем буду оправдываться на суде у Дьявола? Тем, что бродяге поверила? Или сновидениям? "Что тебе сделал Лодэтский Дьявол?" – спросит настоящий Дьявол. А я ему: "Да, мне перевязали лицо, дали одежды и личное ложе с ценным покрывалом, но сильванские исподники! Нет, я не могла дальше жить…" Вряд ли повелитель Ада посочувствует… Подожду вескую причину для страшного греха и Пекла».
________________
Пригревшись под покрывалом, пленница Лодэтского Дьявола незаметно забылась сном. Ей виделось лицо любимого мужа, Ортлиба Совиннака, окрашенное в нежно-розовый цвет, – супруг наклонялся над ней, что-то говорил, но она ничего не слышала и силилась сказать, что в плену у Лодэтского Дьявола. Внезапный, громкий звук разрушил эту грезу – кто-то так сильно колотил в дверь, что она тряслась на петлях.
– Довай отпёровай-то! – донесся бодрый женский голос. – Не одна-то цдесь сплять!
Маргарита вылезла из постели, перекрестилась у двери и несмело сдвинула засов. Вскоре она увидела молодую девушку с приятным, добрым лицом, заслонявшую своим пышным телом весь дверной проем. Большая девушка отличалась не только недюжинной силой, но и огромной грудью, крутыми бедрами и тонкой для столь щедрого сложения талией, какую подчеркивал широкий красный пояс с кольцами латунных блях. Ее полураспущенные русые волосы тонули в лентах, у шеи – разноцветные грозья бус, на грубых ботинках – драгоценные пряжки с самоцветами.
– Привец, меня-то цвать Хе́льхой, – сказала она по-орензски.
За ней на пороге появилась худощавая, невысокая, длинноносая женщина средних лет – где-то за тридцать, с большой родинкой над большим, улыбающимся, полным крупных зубов ртом. Как и Хельха она не носила головного убора, хвастливо демонстрируя на темных, забранных в пучок из кос волосах все свои «сокровища» разом – заколки, бусины, стекляшки. Одевались обе иноземки по-варварски роскошно – ярко, безвкусно, неопрятно. На их шелковых рукавах и юбках отчетливо темнели следы от золы и пятна от жира…
– Герра́та, – представилась вторая женщина. – Я тобе есть цнесла, – всунула она Маргарите деревянную дощечку, на какой лежала сваренная в бульоне лепешка с чечевицей.
– Превеликое спасибо, – ответила Маргарита. – А то я и не помню, когда кушала в последний раз…
– Оно цразу видною-то! – с жалостью в голосе сказала Хельха. – Ну у нас-то хоть полопай от пузу, горёмыка…
Хельха открыла один из сундуков, достала перину и простыни, после чего начала застилать следующую от кровати Маргариты постель. Геррата, прислонившись к стене, разглядывала пленницу, а та принялась трапезничать, сидя на своей кровати. За богатую лишениями жизнь девушка отлично знала, как кушать такое блюдо, и ловко справлялась, не давая чечевице выпасть из лепешки. Хельха одобрительно на это посмотрев, взяла кувшин и налила чашку воды для Маргариты.
– И видною-то, чо ты иц простых! – удовлетворенно проговорила Хельха. – И рац есть-то не дура – то ужо есть не дура. Так у нас-то говорют!
Редкие люди хвалили Маргариту за ее разум, поэтому симпатичная толстушка сразу ей очень понравилась.
– У вас это где? – осмелев, спросила она.
– Я и Хельха с острову Утта, – присаживаясь рядом с Маргаритой, ответила Геррата. – Это невеликой остров меж двух морёв. Над им Ладикэ властвует, но кого тама токо нету. Без образованьёв всяковых на четырёх слогах щебесщаем, а кто-то есшо и бронтаянский цнает! Правда… писывать и читывать никто не умееца… С Утты я, Хельха и есшо повар. Его цвать Гёре. Я ц ним! Так чо ты дажо и не смотри на ёго стороны́, а то худо будёт! – повысила голос женщина. – Я мочь быть доброй и подмогать тобе. А мочь быть недоброй! Лучшею тобе меня не цлить! Мы с Гёре всех цдесь кормим. Голодною быть! Яцни́ла?