Вдоль Восточной дороги грабеж выглядел менее жутко, чем на маленьких улочках. Богачи оставили свои дома и выехали из города. Здесь никто истошно не кричал и не выл так, что болели зубы. Маргарита оглянулась на Восточную крепость и не увидела ее – та исчезла, растворилась во мраке и дыме.
«Как же там, в Западной крепости, Нинно и Синоли? – вспомнила о родных Маргарита. – Увижу ли я когда-нибудь их живыми? Смог ли Ортлиб позаботиться о дяде Жоле, деде Гибихе и Филиппе? Что с самим моим мужем? Жив ли? И где рыщет ужасный Идер Монаро, чтобы и его убить?»
Они проехали суконную палату Гиора Себесро и его дом; синие воины сломали зеленую дверь, заполонили жилище и грабили его. Красная телега стояла с сорванным пологом – ее загружали трофеями. Пехотинцы выносили женские платья на улицу, прикладывали их к себе и ржали: они радовались, что нашли хорошие подарки для жен или подруг.
Чем ближе становилась Главная площадь, тем больше встречалось лодэтчан, походивших на разбойничий сброд. На самой площади стало шумно и дымно. Тяжелый заслон лежал в воротах ратуши, камни в проезде раскурочило взрывом. Герб Лиисема понуро свесился на один бок, а два других герба, словно мусор, валялись неподалеку от трех рябых холмиков из мертвецов в желто-красных, полосатых по диагонали, нарамниках. По площади перемещалась орда варваров – пешие и конные, с оружием в руках или без, – они вскрывали двери соседних с ратушей домов и хозяйничали там, внутри. Храм Возрождения заволокло мутной пеленой. Маргарита пыталась понять, грабят ли его и, вглядевшись, заметила мужчин в кольчугах, заходивших туда.
«И храмы грабят! – возмутилась она. – Нет для этих дикарей ничего святого!»
На площади Красавец иногда останавливал своего коня около других всадников и обменивался с ними парой фраз. На девушку, сидевшую рядом с ним, побитую, простоволосую, кутавшуюся в плащ, головорезы, не скрывая живого интереса, бесцеремонно пялились. Маргарита опустила глаза к руке со шрамом и старалась ничего не замечать, но порой смотрела в сторону ратуши и наблюдала, как росли три желто-красные кучи – всё новых и новых покойников, грозных городских стражников, вытаскивая их за ноги и за руки, кидали к мертвецам.
В какой-то момент, бросив очередной взгляд на ратушу, Маргарита увидела его самого – Лодэтского Дьявола, которого ей слишком хорошо описали, чтобы она его не узнала. В броне вороных доспехов, испещренных бальтинской вязью из звериных морд, с хихикающими, безносыми рожицами на плечах, верхом на большом коне, покрытом простой черной попоной, он направлялся прямо к ним. Маргарита опустила левое веко, жалея, что Идер ей второго глаза не изуродовал: так ненавистен ей был этот самодовольный разбойник, что она даже не могла на него смотреть. Блаженный запел в ее голове бранные стишки о палачах и о ней самой.
«Заткнись! – сказала бродяге Маргарита. – Не исполнится это – я лучше выброшусь из окна и предстану перед настоящим Дьяволом. Пусть я угожу в Пекло за этот страшный грех… Да, так и сделаю – едва меня оставят одну, я так и сделаю».
Лодэтский Дьявол говорил о чем-то с Красавцем и с любопытством рассматривал Маргариту. Он иногда покачивал головой, кривил губы, недоверчиво хмурился или усмехался. Девушка заметила на его левом плече пробоину в доспехах, похожую на удар топорика или алебарды, но ранение, похоже, не причинило большого вреда этому врагу Орензы. Беседовали мужчины минуты четыре с половиной, после чего Лодэтский Дьявол подвел коня ближе, встал возле пленницы и захотел взять ее рукой за подбородок. Она с отвращением вывернулась, отпрянула – и ее тут же обхватил со спины, за плечи и за шею, Красавец: она оказалась с поднятой головой в удавке его руки; лопатками девушка почувствовала недружелюбную жесткость кирасы. Лодэтский Дьявол, широко улыбаясь, снова что-то сказал Красавцу, и Маргарита увидела у него во рту, с верхней правой стороны, четыре серебряных зуба в ряд – всё, как говорила Марлена.
Маргарита с ненавистью смотрела на этого демона левым зеленым глазом, а тот закованными в металл пальцами провел по ее распухшей щеке, слегка надавил у ее правого глаза и попытался легонько приподнять отекшее веко. Ярость девушки его забавляла: он странно улыбался и внимательно разглядывал ее лицо. Наконец он убрал руку, и Красавец отпустил шею Маргариты. Лодэтский Дьявол, не переставая кривить недоброй улыбкой рот, что-то еще сказал, махнул рукой на ратушу, и Красавец повел своего коня туда.
В эту страшную для Элладанна ночь, на исходе тридцать шестого дня Смирения, Маргарита впервые попала в главное здание ратуши – Красавец завел ее в обрамленную колоннами, просторную парадную залу, что находилась сразу после входа, на первом этаже, – залу с высоченными потолками, предназначенную для торжеств и балов. Там Красавец оставил девушку, сам же поднялся по лестнице. Маргарита убедилась, что ей не спрятаться и не сбежать: у дверей стояли караульные, окна на первом этаже начинались намного выше ее роста, а десять лодэтчан сбились неподалеку, что-то обсуждая, и следили за ней.
По парадной зале сновали мужчины со звериными лицами, иногда полуголые или обмотанные цепями, с разнообразными мечами, арбалетами, секирами, ружьями. Маргарита вжималась в колонну под их взглядами, страшась, что они приблизятся, потом поняла, что плащ на ней каким-то образом защищал ее от домогательств. Мысли в голове рвали друг друга, как стая насмерть сцепившихся собак – одна из них была такая: «Раз опять появился бежевый мужской плащ, то прежняя я снова умерла». Да в тот раз, спасенная из бочки, она ощущала себя пересаженным на благодатную почву деревцом, отбросившим шелуху больной листвы и готовым распуститься свежей зеленью; сейчас же ее будто ободрали, оставив голые ветки и израненную кору.
Она хотела плакать, но ужас не давал пролиться слезам и даже заглушал боль плоти. После того, что с ней сделал Идер, Маргарита и так ходила, чувствуя боль; поездка верхом, пусть и на панцире коня, а не на его голой холке, еще больше усилила ее мучения. В отрешении она наблюдала, как по полу волокли тело желто-красного стражника без головы. За ним оставался противный на вид след и доносился не менее противный звук скребущейся о мраморный пол кольчуги. Вскоре с лестницы сбежал светловолосый парень с булавой в руке, понесся на улицу и чуть не упал, поскользнувшись на крови, оставленной безголовым городским стражем.
Тогда тошнота подступила к горлу Маргариты, и острый спазм схватил ее нутро. Она зашла в тень за колонны, бессильно прислонилась боком к стене и, чтобы скрыть от мужчин волосы, укуталась вместе с головой в бежевый плащ. Зажимая одной рукой плащ под подбородком и держась другой рукой за стену, девушка медленно пошла вдоль нее. Боль от ходьбы помогала не поддаваться безумию в том аду, что ее окружал. Следившие за пленницей лодэтчане уставились на нее, но Маргарите стало всё равно. Зайдя за очередную колонну, она разглядела на ней кровавые разводы и отпечатки рук. Ее собственная рука натолкнулась на что-то липкое, и вся ее ладонь оказалась в чьей-то крови, ноги в тонких сапожках промокли. Прекрасно понимая, что она наступила в кровь, Маргарита пошла дальше. Мутило ее сильнее. От наблюдателей отделился коренастый мужчина лет тридцати с перебитой переносицей. Маргарита, не желая общаться, резко повернулась к нему спиной – и увидела кровавые следы своих ног на светлом мраморе. Тень от колонны, за какой неизвестный человек истек кровью, бросилась к ней навстречу силуэтом Идера Монаро, настигла и наотмашь ударила по лицу – Маргарита качнулась, теряя плащ и открывая грудь в разорванном платье. Подбегавший мужчина едва успел подхватить падавшую в беспамятстве девушку.