Новый час опять пиршествовали. На четвертой перемене блюд под овации внесли запеченного павлина. Маргарита слегка скривилась от жалости к «птице, какой краше нет». Кушать прекрасное создание ей не хотелось, но пришлось. Звезды, однако, не перестали и после этого издеваться над расстроенной девушкой – пятым блюдом стал грациозный белый лебедь. Хлеба́, яства и сальсы для Альдриана Лиисемского подавали придворные, а не прислужники, канцлер наполнял его кубок, третьи аристократы выходили на дорожку перед столом и развлекали герцога забавными историями. Альдриан Красивый охотно смеялся – от вина он становился добрее, любил выслушать шутку да пошутить сам. Маргарита, находясь рядом, улыбалась, когда все хохотали, глотала угощения и подливаемое вино, но невидимая рука сжимала ее изнутри, холодила и вызывала тревожную дурноту; вина и кушанья сбивались камнем в желудке. Герцог Альдриан едва с ней общался, и она не понимала, зачем он, если то и дело обменивался остротами с графом Помононтом и его красавицей-женой, держал ее, молчавшую, между собой и ими.
Перед бальным часом Тереза Лодварская пригласила дам со своего стола пройти наверх и полюбоваться на юную герцогиню. В календу Нестяжания наследнице исполнялся год, однако она еще не говорила. Это объясняли тем, что от Луны девочка получила Кротость, а кроме того: Воздержание, Гордыню и Тщеславие. Малышка Юнона оказалась похожей глазами на своего отца, а вот ее носик уже имел горбинку, как у матери. Пока одни аристократки выражали свое восхищение малышке, другие посещали уборную и прихорашивались, у Маргариты появилась дерзкая мысль – сбежать из замка, но она не осмелилась ее осуществить и вернулась в шатер к трону герцога Лиисемского.
Когда все снова собрались в парадной зале и музыканты на балконах стали брать инструменты, Альдриан Красивый спросил Маргариту:
– Должно быть, госпожа Совиннак, желаете снова танцевать? Какой танец вы бы предпочли?
Ответ Маргарита заготавливала целый час, вспоминая витиеватый меридианский:
– Прошу меня нижайше извинить, Ваша Светлость. Я от всей души благодарю за оказанную мне честь, но я не чувствую себя достаточно здоровой, чтобы продолжить пребывание на этом великолепнейшем из празднеств. Воистину, кушанья и вина в вашем доме – услада для уст, а зрелища – для глаз. Прошу не подумать дурного, но я желала бы с вашего позволения удалиться домой. Кажется, я от волнений занедужила изнурением…
– Боже, дорогая госпожа Совиннак! – воскликнул герцог Альдриан. – Вам нужно было раньше сказать! Мы не хотели вас ни в коем случае мучить! Вас проводят, госпожа Совиннак.
– Ваша Светлость, для меня это было великой и памятной честью, – сказала Маргарита, поднимаясь и приседая в поклоне. Белозубая улыбка герцога Альдриана говорила, что он вполне удовлетворен ее словами. К Маргарите подошел Диорон Гокннак и указал следовать за ним. Маргарита еще раз присела, кланяясь другим аристократам, в первую очередь графу Помононту – канцлер уже отворачивался к столу и не обратил на нее внимания.
________________
Маргарита, как и ее муж, покинула парадную залу через дверь, скрытую за шатром. Зачем так было нужно, ей объяснил Диорон Гокннак:
– Это невежливо: уходить до окончания торжеств на глазах других гостей. Мы пройдем к передней в обход, через второй этаж.
Маргарита следовала за спиной номенклатора, пытаясь не замечать его вихляющей походки, и радовалась, что честь находиться подле герцога завершилась. Они шли какими-то залами, низкими проходами; поднялись на второй этаж. Там тоже были темные, пустые от людей коридоры и комнаты. Маргарита выпила три бокала вина и еще никогда до этого не была такой пьяной, но вино и чувство свободы вернули ей благодушное настроение, – все ее страхи теперь представлялись глупостями наивной простушки. Запутавшись в лабиринте комнат, она ступала за женоподобным красавцем, погрузившись в себя: думала над тем, что сказать мужу и как оправдаться.
Где-то вдалеке от парадной залы и на втором этаже Диорон Гокннак завел Маргариту через полутемный коридор в башню с винтовой лестницей, но не стал спускаться вниз – открыл очередную дверь и придержал ее перед девушкой. Она вошла в комнату, а из полумрака к ней скользнула покоевая прислужница – и ей оказалась Марили. Обомлевшая Маргарита смотрела на нее во все глаза и поэтому не сразу заметила, что находится в спальне. Да и в тусклом свете единственного светильника синий балдахин кровати сливался с портьерами того же цвета.
Маргарита резко повернулась назад – Диорон Гокнакк уже закрывал дверь, находясь по другую сторону порога.
– Его Светлость желает пообщаться с вами дольше, – сказал он, захлопывая дверь. – Отдохните и приготовьтесь.
– Выпустите меня! – прокричала девушка, колотя в закрытую дверь – но ни звука из коридора.
– Стоит так биться, госпожа? – спросила кудрявая Марили. Несмотря на ее учтивое обращение, оно было издевательством. – Я подмогу вам раздеться, обмыться и лечься, – еле сдерживала смех наглая сиренгка.
– Марили! – гневно ответила Маргарита. – Не делай вид, что не узнаешь меня! Что всё это значит?
Марили закатила глаза и многозначительно цокнула.
– Ты и правда дура: чего неясногова? Вона ложе – раздевайся и прыгай тудова, У́льви. И радуйся! Или ты при герцоге будешься недотрогою? Давай – поглянешь, что станется. Или не поглянешь, – противно засмеялась она (раньше Марили смеялась по-другому, звонче и воздушнее: сейчас она хохотала, как рыночная торговка). – Давай, энто просто, – подошла Марили к Маргарите. – Ты ж и так отвориваешь ноги самому мерзкому мужу Элладанна. А экое жуткое платьё сам бог велел скорее снять! Давай же…
– Не трогай меня! – отпрянула от нее Маргарита.
– Ой, да как хошь, У́льви… – усмехнулась прислужница, опять проговорив имя с ударением на первый слог.
Марили плюхнулась на скамью у убранного закусками и вином столика – села, вытянув ноги и поставив их на пятки, будто за день умаялась ходить. По-хозяйски оглядев угощения, она взяла из вазы с фруктами яркий санделианский апельсин и, очистив плод, принялась сладострастно кусать его, вытягивая из мякоти сок.
– Марили, – взмолилась Маргарита, – пожалуйста, помоги мне… А я тебе помогу. Всё, что хочешь, сделаю! Денег дам. Много! Супруг даст…
– Да как я подмогу-то? – изумилась Марили. – Дверь – запёртая! Топору я с собою не таскиваю, уж звиняй!
Маргарита обессилено села на постамент кровати и опустила лицо в руки. Она едва верила в происходящее: оно казалось ненастоящим, розыгрышем, как в Сатурналий, – супруг раз ей поведал, что порой аристократы смеха ради усаживают за свой стол какого-нибудь простака из слуг и потешаются над ним, а тот даже не догадывается об этом и тоже радуется.
– И чё ты так маешься? – ела апельсин Марили, обсасывая пальчики, а Маргарита заметила блюдо с крабами и поморщилась. – Ааа… Муж! Говорют, он свою жену потравил, как зазнал, что она легла с кем-то, еще со двору герцога Альбальда.
– Это неправда! – зло ответила Маргарита. – Он ничего ей не делал! Он сам мне сказал! – солгала она. – И ты его совсем не знаешь!