– А вы, что не кушаете? – спросила девушка, удивляясь тому, что он, откинувшись на спинку стула, медленно пил из бокала и наблюдал за ней.
– Успею. Нравится смотреть, как ты и Айада едите. Есть за что выпить? А то я как-то не придумаю.
– Ну… У меня сегодня день рождения, – улыбнулась Маргарита. – Мне пятнадцать.
Рагнер посмотрел исподлобья, проверяя, шутит ли она.
– Могла бы и сказать, – серьезно проговорил он.
– Зачем?
– Зачем? – округлил он глаза. – Я мог бы над тобой весь вечер измываться. Но раз так… Буду сегодня добрым. Я и подарок мог бы сделать… Ну что, за тебя, значит, целый вечер будем пить, – занес он бокал.
Маргарита подняла за ножку свой позолоченный бокал и подумала, что, благодаря жизни с Ортлибом, она знает, как вести себя за столом: знатные господа никогда не чокались, когда выпивали, хотя именно аристократы из-за частых отравлений завели эту привычку, и она продержалась у них в моде до середины тридцать девятого цикла лет. Теперь они опускали в кубок с вином жабий камень на цепочке, и тот превращал яд в воду или менял цвет.
Какое-то время Рагнер и Маргарита кушали молча. Наслаждаясь таявшим во рту мясом и заедая его каштанами с белым хлебом, девушка на пару минут забылась – она едва не облизала пальцы, но вовремя спохватилась и отняла руку ото рта. Герцог всё равно увидел, что она обсосала кончик указательного пальца, но лишь по-доброму ей ухмыльнулся. Маргарита поняла, что успела привыкнуть к обществу этого человека и из-за его далекого от церемоний поведения она сама расслаблялась.
«Если бы я чокнулась с ним бокалами, он бы не подумал, что я хуже него, потому что не знаю Культуры, – думала девушка. – И слова бы не сказал, не поправил бы меня: так бы и ударялись бокалами весь вечер, а ему было бы неважно, что это неподобающе. Я так и об Ортлибе когда-то думала. Но герцог Раннор немного другой: он сам может что-то подобное выкинуть за столом, не считая, что уронит себя, – на то он и герцог».
В подтверждении ее слов Рагнер взял в руки большой кусок мяса и кровожадно порвал его зубами, что Культура категорически запрещала делать. Прожевав мясо, он вытер пальцы салфеткой и подвинул к себе большое блюдо.
– Рассказывай, в какой месяц родилась, – проговорил Рагнер, зачерпывая ложкой острую подливу и добавляя ее сначала на тарелку девушке, а затем себе.
– В девятый, как и два моих брата: в месяц Венеры… – запнулась она, но потом продолжила: – При полной луне.
– Шутишь?! – широко улыбаясь, заблестел он зубами. – Ты?! Бывает же… Любодеяние, Леность и Уныние? Мои любимые Пороки! Особенно Любодеяние…
– Когда я родилась, луна была красной, – зарделась Маргарита. – Это значит, что было лунное затмение: так матушке сказал священник. Все порочные склонности у меня есть, но они ослаблены, а Нестяжание усилено…
Она смутилась под его улыбкой, отложила кинжал для еды и отпила немного вина.
– А вы когда родились?
– Я? – усмехнулся он. – Едва успел в двенадцатый месяц Юпитера, но командовать у меня, как видишь, выходит. Еще я родился в ночь, какую так любят все дамы и так ненавидят их мужья, да и вообще все мужчины: в Церераалий то есть. Как ты уже поняла, я появился в новолуние… Представь себе: у меня есть и Трезвение, и Нестяжание, и Целомудрие, и лишь один Порок Уныния.
«Несправедливо! – подумала Маргарита. – Даже у Лодэтского Дьявола всего один Порок в кресте, а у меня целых три!»
– Зато самый страшный Порок, – сказала она вслух.
– У тебя он тоже есть. Слушай лучше дальше. Я родился в восьмиде Любви, значит, сами звезды велели мне носить черный цвет, а мой металл – свинец. Вот и пули из свинца делают… Одним словом, воевать мне тоже предначертано свыше. И мой гумор холодный и сухой, в самых высших точках, а гуморальный сок – это черная желчь. Шутки у меня поэтому такие: черно-желчные… А про тебя и без гороскопа понятно, что гумор в высокой точке влажности, раз ты столько слез умеешь наплакать, да очень кровяной, раз легко краснеешь… Всё верно? А то я сатурномера уже год как не видел, да и до этого в храм едва заходил.
Маргарита кивнула.
– Дальше добрый сказ о моем рождении заканчивается, – попивая вино, ухмылялся Рагнер. – Я родился, – зловеще понизил он голос, – в самую темную-темную претемную… Темную Ночь! Да! За три минуты до мига Возрождения, когда нечистая сила особенно сильна. Иии, как я тебе уже сказал, рок мне быть таким, каким я стал! – заключил в стихах он.
Маргарита смотрела на него с жалостью.
– Что? – поднял брови Рагнер, взял пальцами новый кусок мяса и принялся неторопливо от него откусывать.
– Понятно, почему вы такой… – искала она слова. – Такой… злосердечный и не жалеете никого… и в Бога не веруете. Вы озлобленны, потому что вам никогда на день рождения подарков не дарят и вы его не отмечаете торжеством.
– Зато ты уж больно добросердечная… – покачал головой Рагнер. – Нашла кого жалеть… Я сам себе такой подарок в Великое Возрождение сделал. Ну ты знаешь… С такой легкостью я еще тунну серебра не заслуживал. И в Бога верую после этого. Спасибо тебе, о Боже, за меридианскую веру!
– У меня есть знакомый… – вздохнула Маргарита. – Тот человек, большой такой, которого вы чуть не убили, когда он на вас бросился. Вот он тоже никогда свой день рождения не празднует и подарков не получает, потому что родился во второй день Юпитералия. Он тоже мрачный, как вы, а его родная сестра очень веселая.
Рагнер хмыкнул, но ничего не сказал.
– Родиться в Юпитералий или в Судный День, и тем более в Темную Ночь, – это самое плохое, как я всегда думала, – добавила Маргарита, начиная с помощью двух кинжальчиков разрезать на тарелке свой кусок баранины. – Хуже, чем в Великие Мистерии.
– Ну, если мы о друзьях, то у меня есть друг в Лодэнии, Вьён Аттсог – тот, который в шахматы мастерски играет, если помнишь наш разговор. Он не в Великие Мистерии родился, но немного позднее. В високосный год, а еще в високосной восьмиде – в нову третьей триады Трезвения, тридцать второго дня. И если год не високосный, то отказывается справлять день рождение тридцать первого дня, в нову, как все нормальные люди: раз в четыре года всё равно празднует. Такой вот чудак. А меня ты не жалей: я выкрутился и отлично устроился. Торжество самому справлять не надо – вместо этого я захаживаю на пиры к друзьям в их дни рождения, дарю им свой подарок, а от них получаю свой. Отлично я придумал?
– Да, – весело ответила Маргарита. – Нинно так не догадался…
– Хочешь, и с тобой так же будет? – улыбаясь губами, но став серьезным, спросил Рагнер и отпил из бокала. – Обменяемся подарками? Подарок для меня – это вопрос, – поспешил сказать он. – Мой вопрос и твой честный ответ.
Маргарита отложила приборы, промокнула льняной салфеткой губы и кивнула.
– Мой вопрос… – вздохнул Рагнер, взял пузатый кувшин с золоченым горлышком и долил желтое вино в бокал Маргариты. – Ты сегодня утром по-иному на меня смотрела, – вздохнул он и, глядя в лицо девушки, продолжил говорить: – Вопрос такой: ты больше не держишь обиды на меня? За то, что я тебя к себе на ложе уволок?