– А что делали с женщинами, если их находили живыми? – спросила Маргарита.
– Женщины чище плотью и выше душой: так написано Святой Книге. Считается, что они могут принять веру, в отличие от мужчин, – вот священники и пытались их обратить. Всякое, конечно, случалось… Тех, кто соглашался стать меридианками, отправляли в наши крепости. Там они работали: и камни тесали, и белили известью, и стирали, и прочее… Иначе их изгоняли, – невесело усмехнулся он. – На Суд Бога – в пустыню. Старух тоже… сразу… Дерево их души выросло в безбожии, ослабело, и спасти их было уже нельзя… Ох уж эта пустыня, – тяжело вздохнул герцог. – Мы даже не понимали, что она такое. Это было просто убийство, только без милосердия, пытка. Нет там ни суда, ни Бога. Песок там в полдень горячий, как огонь. Час без воды – и ты падаешь. Просто не можешь двигаться, никуда не дойдешь… Так, на чем я остановился до пустыни?
– Вы шли из поселения к поселению, – ответила Маргарита.
Слушая Рагнера, она, позабыв о Культуре, забралась с ногами на стул, обхватила их руками и положила подбородок на колени.
– Да, спасибо… – большим глотком допил вино Рагнер и налил в бокал воду. – Так прошли почти три восьмиды. Нам начало всё это надоедать. Везде жара несусветная. Если ты думаешь, что в Лиисеме жарко, то здесь настоящая прохлада и благодать по сравнению с Сольтелем, тем более с Сольтелем летом. Наш отряд направлялся на юго-восток, к лагуне. Мы слышали, что там, на побережье, был большой город, и мы хотели его захватить, хотели хвастать подвигами, а то покорение деревень никого бы не впечатлило. Он, кстати, сейчас уже завоеван и часть Нибсении. Его назвали Дионз, по имени принца Ламноры, который погиб в том походе, не увидав, на свое счастье, этого города, – задумался Рагнер и продолжил: – Мы там, в Сольтеле, стали безумцами. Нам столь легко давались победы в деревнях, пока мы шли к Дионзу, и мы не придавали значения тому, что по нелепостям погибла половина отряда. Там и гнус ядовитый, и скорпионы, и травы жгучие, и твари разные… непонятные… да и жара убивает – у кого-то просто не выдерживало сердце. Однажды напала змея невероятных размеров… Она, правда, никому не успела навредить, но здорово нас перепугала… Осталось совсем близко до города, когда вдруг занемог и через день погиб наш вождь, принц Ламноры – ему было всего пятнадцать. По-хорошему нам нужно было бы принять всерьез этот знак свыше, но цель была так близка. Повернуть назад – это возвратиться с пустыми руками, опять иди через коварные леса и спустя время начинать заново поход к Дионзу – обязательно с началом весны, ведь зимой, в восьмидах Любви и Веры, воевать неблагочестиво даже в Сольтеле. Как я уже говорил, смерти я не боялся, да вот воины простого звания умирать вовсе не жаждали. Я был сперва оруженосцем, командовал ротой из семидесяти двух бойцов, а после смерти принца Дионза, воодушевил всё войско на подвиг и возглавил его. Сказал: «Всё равно помрем в гадских лесах, без славы и трофеев, зато за спасение Гео точно в Рай угодим…» Молчать бы мне… Не зря, видать, зубов лишился перед Сольтелем, но я и шепелявый оказался убедителен. Чем я, дурак, думал? Одно оправдание: жара сводила с ума. Дионз – не меньше Бренноданна: огромный город, какой стал бы себя защищать, но парень из маленького Ларгоса таких размеров даже представить не мог. В одной из деревень, вблизи Дионза, оказалась засада – и случился короткий, позорный для нас бой… Из девятисот семидесяти шести воинов остались в живых только двое: я и Эорик. Чуть позднее расскажу про это. Выбираясь назад, Эорик и дал обет молчания – зарекся, что заговорит лишь тогда, когда в Лодэнию вернется. Больше года молчал и так привык, что и сейчас слова не вытянешь… А раньше петь любил, – грустно усмехнулся Рагнер, – особенно любил оду про героя Сиурта, у которого был плащ-невидимка…
Всё то время, пока он говорил, то смотрел не на Маргариту, а в стол, и вертел кинжальчик для еды – перебирал его, закручивал юлой на ладони или пропускал между пальцев.
– Долго рассказываю? – оторвался от кинжала Рагнер.
– Нет. Мне очень интересно.
– Ну тогда слушай дальше, – снова взял кинжал мужчина. – Тех, немногих из нас, кого не убили, привезли на портовую площадь Дионза, и тридцать воинов насадили на колья… промеж ног. Лишь меня и Эорика оставили в живых, но два дня заставляли смотреть, как умирали наши друзья и братья по оружию. Не знаю, есть ли отвратительнее на вид казнь… Откуда только этот проклятый кол потом не вылезал… Им сделали дощечку для ног, чтобы их страдания длились подольше, а чтобы солнце раньше времени их не убило, водой поливали… И мужчины Дионза могли подходить и что хочешь делать. Ну там… поливали тоже, но не водой. А мы с Эриком стояли посреди них, прикованные к столбам, смотрели и рыдали… – закрыл глаза Рагнер и скривил лицо. – И так мы были с ним напуганы, и так не хотели умирать такой смертью… Мы с ним явно не мученики веры. Ладно, не об этом… – выпил Рагнер весь бокал воды. – Дальше будет то, что ты знать хочешь: про крест и моего Дьявола… – вздохнул он и потер лоб.
– Мы с Эориком думали, что и нас потом убьют, – продолжил рассказ Рагнер. – Так же или страшнее. В живых мы не надеялись остаться. Мы оба умерли там тогда и остались в Сольтеле. Вернулись он я другими, – задумался Рагнер, а потом продолжил. – Нас с ним разделили: развезли по разным сторонам. Эорика – отпустили. Да, взяли и отпустили, чтобы он рассказал о том, что будет, если мы нападем снова. Его выбирали наугад: ему просто повезло. А меня оставили жить намеренно, – криво улыбнулся Рагнер. – Меня купил загадочный человек, весь завешенный тряпками. Нарочно за мной приехал в Дионз. Это и есть мой Дьявол, и я встретил его на исходе третьего дня Воздержания, почти сразу после празднества Перерождения Земли. Он купил меня раньше, но оставил смотреть, как корчатся в муках мои побратимы, воины, доверившиеся мне… И с двумя из них я дружил с раннего детства.
Рагнер отшвырнул нож, нагнулся и погладил собаку, лежавшую на полу и тоже внимательно его слушавшую.
– Дальше мы отправились через пустыню и Линию Огня. Вот тебе первый вымысел нашей веры: за Линией Огня живут люди, и я это видел своими глазами. Ехали мы по пустыне не на животных – на кораблях. Что-то вроде большой крытой повозки на трех больших парусах. И повозка эта прям летит. Потом я узнал, что только раз в году, в конце лета и в начале осени, дуют нужные ветра, не слишком сильные, но и не слабые, – в это время Линию Огня можно преодолеть, если, конечно, ветрила не сгорят и сам не сдохнешь. Через несколько дней после того, как мы оказались по другую сторону от Линии Огня, я увидел реку. Это тебе второй вымысел. За Линией Огня, отдаляясь от нее, как и в нашей половине мира, становится прохладнее. По реке мы добрались до города. Два истока соединялись в одну большую реку, широкую, как Лани. Между двумя реками – город Аомония. Слышала о таком?
– Нет, – помотала головой Маргарита. – В моем учебнике Географии такого нет.
– Да откуда ему там быть… – усмехнулся Рагнер. – Когда мы едва прибыли в Сольтель, то услышали о загадочном городе, подлинном сокровище среди песков. Никто там не был, но все о нем слышали и искали его… Его нарекли Аомония. Город тысяч сверкающих башен из стекла, где живут прекрасные дамы, никогда не покидающие своих роскошных, прозрачных узилищ, – чему-то улыбнулся Рагнер. – Ну так вот: меня привезли прямо туда. По башням из стекла я понял, что в Аомонии. Человек, что купил мою жизнь, – и есть мой Дьявол. Он оказался лет сорока и очень-очень волосатым. Не как человек с песьей головой, конечно, но… Везде черные волосы, почти шерсть: руки, ноги, грудь и спина. И в пол-лица черная бородища. А остальная кожа белая, как молоко, а то и белее… Я его прям испугался, когда увидел без накидок. Он был правителем этого города, королем тех мест. По его приказу мне, вместо зубов, что выбил брат, вставили эти зубы из неизвестной стали, – широко оскалился Рагнер. – Это не серебро, но не ржавеет и крепкое. Еще меня научили драться безоружным против меча и подобным хитрым вещам, правда, при этом обращались со мной хуже, чем с каторжником. И мой Дьявол зачем-то вырезал мне на спине крест. Не сам, разумеется, но под его строгим наблюдением.