Брат Амадей грустно дернул губами. Было заметно, что он сильно расстроен.
– Все мы люди, даже епископы… И никто не хочет отправляться на Божий Суд. Священник не имеет права нарушить правила в любом из четырех главных ритуалов и решать что-либо так, как ему вздумается: в его руках великая власть, доверенная ему Богом. Он не имеет права злоупотребить ею ни одного раза. Кара за это – неминуемое испытание Божьим Судом, позор и смерть от Божьего Огня.
Маргарита и праведник молчали. Молчала и Айада, которая, словно всё понимая, участливо смотрела на них коричневыми глазами.
– Прошу, оставь меня сейчас одного, сестра, – нарушил тишину праведник. – Спасибо за то, что ты открылась и сказала мне правду. И ничего, что поздно… Так даже всё более наглядно… – глубоко погруженный в свои мысли, проговорил он.
Маргарита кивнула и, сама находясь в тягостном раздумье, направилась к двери. Когда девушка и собака ушли, явился Лорко.
– Намилувалися, а? – спросил он, садясь к окну.
– Что имела в виду сестра Маргарита, когда говорила, что ты, брат Иринг, трогал ее в ту ночь? – строго спросил праведник.
Лорко, выдыхая воздух и поджимая губы, посмотрел в сторону.
– Ну трогал дчуть. Тожа мяне гярцогиня. Она тама ляжала вся как на подносу. Вся-вся на видах и юбка задрана. Я всяго-до сиську трогал, и вся! Ну, – так же глядя в сторону, вздохнул он, – пъялился ащя. Там есть на дча пъялидься – я жа не статуй из камню. Кдо зжнавал, дча она цдесь маядчидь пярёд глазьями будёт, а? И мне не стъыдноа, яцная, да? Ничё я не дэлал. И цплетни енти… Проста я цдесь навой. Мне нада цтать на равню с тёми, кда давноя с герцогом. Болтать с ими… А я проста сказывал, дча мене Гюс казжал, и вся. Казжалось правдай, дча он казжал.
– Гюс Аразак? – уточнил праведник.
Лорко кивнул.
– Знать его, да?
– Приходилось встречаться, когда был у градоначальника, в этой ратуше.
– И чаго о ём казжать, а?
– Ничего. Это будет мое мнение. Ты должен составить свое. Раз пересказываешь чужое и собственного разума не имеешь, то ты либо глуп, либо ущербен.
– Эй, тъы! – обиделся Лорко. – Енто вовся не дак!
– Давайте помолчим, брат Иринг. Я устал. Но позволь, еще одну вещь сказать. Только не отвечай мне, прошу тебя, брат. Представь на месте сестры Маргариты ту, которая тебе дорога: мать, сестру или возлюбленную. А на своем месте чтимого человека, лучшего друга, например, который тебе как брат. Или наставника. Если тебя не коробит эта картина, и ты не изменил мнения о своем лучшем друге после этого – значит: ты на самом деле не сделал ничего предосудительного. Ответь не мне – мне это неинтересно. Ответь себе.
Лорко дернул губами, стараясь улыбнуться.
– Дча-та новае: тябе нентярэсно… Тъы здаровой, а?
– Нет, – ответил брат Амадей, закрывая глаза. – Я ранен.
Лорко, поджимая шутовские губы, сел боком на подоконник и прислонился спиной к стене. Он тоже закрыл глаза.
________________
Маргарита, прогулявшись с Айадой, возвратилась в спальню и упала на кровать.
«Вот так мне подарки на день рождения, – думала она. – Меня бросили в плену непонятно насколько, я не замужем и, возможно, понесла неизвестно от кого. Боооже, – взмолилась она, – ну раз ты не давал мне с Ортлибом чадо, когда я тебя просила, то не давай мне его и сейчас! Только не Идер Монаро! Я не хочу всю жизнь думать, что это его дитя, зачатое так страшно и безобразно!»
И тут же в ее голове прозвучал голос брата Амадея: «Ничего не бойся – доверься Богу, как и я. Не пеняй и не отчаивайся. Раз на то воля Божия, то благодарно прими и это его дарение».
Маргарита кисло улыбнулась и повернулась на спину – и уткнулась взглядом в деревянное лицо Блаженного. Стихов он не читал, но мерзко хохотал, довольный тем, что натворил на ее венчании с Ортлибом Совиннаком. Маргарита встала, взяла лишний головной платок – тот, что ей выдали в плену, и завесила эту морду.
– Вот так, – зло сказала она Блаженному. – Хватит за мной подглазёвывать.
Сойдя с кровати, она увидела на подоконнике маленькую свинку. Девушка подошла, взяла ее и, оставаясь у окна, задумалась:
«Вдруг у меня родится дочь. Смогу ли я отдать ее в приют, как избавились от Тини? Она и правда могла быть дочерью герцога Альдриана или даже Альбальда Бесстрашного. Если герцог-отец надругался над первой супругой Ортлиба, то и с другими делал то же: женщина могла отдать в приют такого нелюбимого ребенка. А через пятнадцать лет Тини сломал шею подлец, которому она доверяла и которого любила. Может быть, даже в день рождения, ведь ее принесли в приют тридцать седьмого дня Смирения, в то же число, что и день после штурма… Вместо предложения руки и сердца, Тини получила могилу – и то ей повезло, что незнакомцы сожгли тело, а не бросили вместе с палачами в помойку. Но всё равно, отлетая в Небеса, ее душа не видела никого близкого, кто бы пришел проститься: родилась никому не нужной и такой же ушла… Ну уж нет! Не знаю, что будет ждать этого ребенка, но он точно не будет расти без мамы, как я!»
Она еще смотрела на свинку, когда Айада встала на ноги и напряглась – так собака делала, если чуяла Рагнера.
– Не придет он, – сказала Маргарита Айаде. – Не жди. Будешь со мной в мой день рождения.
Но собака не двигалась. Маргарита, поставив свинку на место, увидела на Главной площади коня Рагнера, а затем и его самого – он что-то обсуждал с Аргусом, Эориком и еще четырьмя другими мужчинами. Айада никак не могла учуять хозяина с такого расстояния.
– Похоже, вы и правда общаетесь мыслями, – сказала Маргарита собаке, взяла зеркальце, посмотрела на себя и убедилась, что под правым глазом больше не желтело ни малейшего пятнышка. Кожа выздоровела, но душа еще болела.
– Пошли встречать твоего хозяина, – откладывая зеркало, позвала она собаку и направилась к двери. – Рано он сегодня. Обещал быть ночью, а еще только две триады часа до обеда. Пошли?
Айада с недоверием глянула на нее и, следуя за девушкой, зацокала когтями по полу.
Они вышли во внутренний двор, и почти сразу же, заводя за собой коня, зашел Рагнер. Он и Аргус продолжали говорить по-лодэтски, не замечая никого вокруг, и, похоже, споря. Рагнер хмурился, смотрел в землю и о чем-то сосредоточенно думал, но едва он увидел девушку в зеленом платье и с целомудренным белым платком на голове, как сразу улыбнулся. Аргус же с грустью взглянул на Маргариту, преображенную красивым нарядом. С вечера ее одиннадцатого дня плена они еще ни разу до этого не встречались.
– Айада! – позвал Рагнер, и собака со всех ног бросилась в его объятия.
Маргарита осталась стоять на нижней ступени парадного мраморного крыльца, думая, что глупо выглядит, и пожалела, что пришла. Рагнер, отправив Айаду побегать, сам к ней подошел.
– Встречаешь? – широко улыбался он, намереваясь шутить.