Маргарита гневно посмотрела на него. Она уже знала, что ее щеки стремительно розовеют. Рагнер был счастлив: он беззвучно посмеивался, показывая серебряные зубы и бесцеремонно положив локти на стол. От удовольствия, что задел ее, он даже наморщил нос. Маргарита молча взяла свою лепешку, уже выучив, что Рагнера, когда он так шутил, нужно было не замечать, и ему надоедало паясничать.
– Кушай, кушай, – ласково произнес Рагнер. – Голодать тебе нельзя. Может, ты уже чадо ждешь… От меня, – дернул он бровями вверх.
Маргарита с ужасом на него посмотрела.
– А что ты думала? Ты меня там так сжимала, что я не смог сдержаться аж два раза. Да в последний раз уже и не хотел, – его улыбка стала фальшивой, а глаза внимательно следили за откликом девушки.
Маргарита похлопала глазами: она неожиданно осознала, что, пошутив, Рагнер может оказаться прав.
– Дети – это всегда радость, – негромко и серьезно ответила она. – И уж лучше от вас, чем от того, мрази… – она замолчала, с ужасом понимая, что и Идер может оказаться отцом ребенка. – Намного лучше… Раз в тысячу примерно или даже в сотни тысяч раз…
Рагнер тоже замолчал и, продолжая наблюдать за ней, откинулся на спинку стула.
– Ну я рад, что ты меня хотя бы в один ряд с ним не ставишь. А то я уж думал…
– Нет, – твердо сказала она. – Даже близко не ставлю.
Что-то раздумывая, Рагнер встал из-за стола и начал собираться. Разгоралась жаркая лиисемская весна, и он надел черненую кольчугу прямо на рубашку, затем пояс с кинжалом и кошельком, застегнул ремни шпор и в завершение всего закрепил на бедрах золоченую цепь с мечом. Ни плаща, ни камзола поверх кольчуги он больше не носил.
– Хочешь, чего-нибудь привезу? – спросил он.
Маргарита помотала головой, откладывая наполовину съеденную лепешку: охота до еды пропала. Она взяла чашку и, отпивая из нее сладкий цветочный завар, начала гадать: угораздило ли ее так некстати понести во чреве.
«Беспокоиться рано, – думала она. – Кровь должна была пойти где-то три дня назад, но это ничего не означает – так говорила Марлена. Такое случается».
– Можно мне немного вина? – повернулась девушка к Рагнеру.
– «Вина» это вино, или ты опять мне свои загадки загадываешь? – озадаченно нахмурился он. – Ты же вроде дня три назад, за обедом, сказала, что никогда не выпиваешь вина?
– Иногда выпиваю… редко… «Вина» – это вино, никаких загадок. Только не куренного, не белого, а самого обычного. Для… Не знаю, чтобы протирать кожу вином с водою, например, то есть водой с вином… Нужно, чтобы было хоть немного вина. Любого, но лучше красного… или желтое лучше… Я даже не знаю…
– Будет тебе вино. И красное, и желтое, и черное. Срочно нужно или до вечера подождет?
– Подождет, – улыбнулась Маргарита. – Это не к спеху. Спасибо вам большое, – благодарными зелеными глазищами смотрела она на Рагнера. – За всё: за могилу Тини, за спасение брата Амадея, за Звездочку, за то, что… так благородны!
– Я всё же рыцарь, – криво усмехнулся герцог. – Но если хочешь отплатить добром, то потом, когда неволя для тебя кончится, не хвастай об этих моих подвигах, очень прошу, иначе моя добрая слава Дьявола будет испорчена. А я привык, что святоши при моем появлении сатурномеры скручивают, – нет, без этого уже жить не смогу! Забудь: мелочи всё… Монах жив остался, а остальное всё – сущие пустяки.
Маргарита наградила его еще одним признательным взглядом за скромность и снова задумалась.
«Значит, уже завтра утром я узнаю, – вздохнула она. – И кто же, если я понесла, отец ребенка? Ортлиб, который потащил меня на старый тюфяк в Северной крепости, Идер Монаро или герцог Рагнер Раннор? Все трое могут быть… Я почти догнала по бедствиям Гелни, дочку костореза. Если те сплетни вовсе не были бреднями сильван, и Гелни зачала, потому что ей на самом деле понравилось с тем проходимцем, то тогда выходит: Рагнер Раннор более вероятен, ведь с мужем, как оказалось, я не знала подлинного удовольствия… Но мое «полнолуние» случилось раньше – значит: или Ортлиб, или… нет… Боже! Да за что же это мне?! Я больше трех восьмид не могла затяжелеть от мужа… Зная мою несчастну долю, отцом ребенка, если он зачат, точно стал мразь-Идер!»
Задумавшись, она не замечала, что Рагнер, заканчивая собираться, поглядывает на нее и что-то решает для себя.
________________
Как и год назад в свой день рождения Маргарита грустила в одиночестве и раздумывала о неприятных для себя вещах: о тех, что так долго отгоняла прочь, старалась не замечать и не видеть. Она пробовала читать учебники, но то и дело утыкалась глазами в слова «супруг», «муж» и «венчание». Найдя текст о братстве рыцарей, она с удивлением узнала, что воинам Бога Экклесия прощает множество прегрешений. Их незаконные дети получали право стать рыцарями и наследниками, имея герб с каймой, и даже преступнорожденные мальчики, если рыцарь признавал их своими детьми, наследовали титул, родовое имя и герб, отмеченный диагональной полосой, а после восьми лет, проведенных на Священной войне, могли венчаться. Но сильнее всего Маргариту удивило то, что Экклесия никак не порицала воинов Бога за обольщения замужних дам – более того: дамы через покаяние могли получить прощение за супружескую измену с рыцарем и не попасть в Ад.
Чтобы убивать без греха, судить воинским судом, возглавлять дружины и в свободное время открыто соблазнять красавиц, все воины четвертого ранга мечтали стать воинами Бога. Но для приобретения рыцарского достоинства требовался подвиг: участие в Священной войне, выигранный турнир среди оруженосцев, битва с медведем на охоте или что-либо другое, что бесспорно доказало бы Доблесть – вторую, после Веры, и не менее важную рыцарскую Добродетель. А чтобы стать оруженосцем, ученик рыцаря сдавал экзамены, одним из которых было испытание болью. Все экзамены зависели от строгости наставника, ведь он разделял позор со своим оруженосцем, – даже мог получить из-за него позорную метку в свой герб. В конце текста было написано, что путь рыцаря выстлан розами, да в начале он состоит из одних острых шипов.
Немного обрадованная тем, что может избежать Ада за неверность мужу, Маргарита закрыла книгу, опять вспомнила об Ортлибе Совиннаке и едва не разревелась: девушка не понимала, какие же такие более важные заботы могли у него быть, чем она – его жена, часть его плоти и души, как он сам говорил. Он вел себя так, будто бы она не была его супругой и он не разделял с ней позора за поруганную честь.
Так и прошел целый день: Маргарита печалилась и пыталась понять, что же ей делать дальше. За час до обеда, после прогулки с собакой, она решила проведать брата Амадея. В этот раз она хотела поговорить с ним наедине о крайне важном вопросе. Лорко, который никогда не покидал комнатку, несмотря на ее просьбы, и в этот раз отказался уходить.
– Лорко, – сказала ему тогда Маргарита. – Прости меня, пожалуйста.
Лицо Лорко с зелено-синими очковыми пятнами от удивления вытянулось.