Я начинаю выбегать из воды еще до того, как полностью погрузилась в нее, и несусь прямо туда, где Лео готовит горячий шоколад. Он замирает посреди разговора с Микки, его глаза расширяются от тревоги.
– Ты в порядке.
– Да, – тяжело выдыхаю я. – Эм… я просто хотела… могу я с тобой поговорить?
– Эм, да, конечно, – говорит Лео, оглядывая меня с ног до головы, как будто не совсем уверен, что я в порядке. Мы отходим на несколько шагов от Микки, и он понижает голос.
– На самом деле, я тоже хотел кое о чем с тобой поговорить. В чем дело?
– Я… – На этот раз дело не в том, что я потеряла самообладание, но мои зубы стучат, как одна из тех заводных игрушек с черепами на Хэллоуин. Мне нужен толчок.
– Давай ты первый.
– Ты уверена?
– Да-да, – говорю я, прыгая с ноги на ногу и дрожа от распирающих меня чувств.
Лео оглядывает нас, и что-то переворачивается в моей грудной клетке. Глупый маленький проблеск надежды, что, может быть, мы собираемся сказать друг другу одно и то же.
– Дело вот в чем, Эбби… На прошлой неделе мне пришел ответ по одной из кулинарных школ.
Эти слова настолько неожиданны, что даже не оставляют место разочарованию, которое следует за ними. Я как тупица моргаю, глядя на него.
– Я думала, ты подавал заявление только в одну.
– Только одну в Сиэтле, – тихо говорит Лео. – Эта находится в Нью-Йорке. И вчера я… я внес предварительную оплату. Я уезжаю в сентябре.
Земля под моими ногами подкосилась, словно кто-то внезапно наклонил ее.
– Ох. – Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но она выглядит неуверенной и неестественной. – Поздравляю, Лео, я… ого.
Он наклоняется, произнося это слишком быстро, как он делает во время своих информационных выбросов, только теперь он заламывает руки и лепечет это как извинение.
– Я не думал, что пойду туда, но прошлая кулинарная неделя с Микки – это было как во сне. Мне будто бы открылся весь мир. И в этой школе столько возможностей для международного обмена, и мастера, чьи филиппинские блюда известны во всем мире, плюс все академические занятия и сессия преподносятся в культурном контексте, – говорит он. – Я думаю, что должен быть там. Все эти возможности… Эбби, я не мог упустить их.
– Конечно, нет, – выпаливаю я. Это звучит угловато и гортанно, но, по крайней мере, искренне. Я действительно рада за него. Я горжусь им. Мы прожили на одном побережье всю нашу жизнь, так что это решение, должно быть, нелегко ему далось. И Лео так разрывался между выбором кулинарной школы или академического направления. Теперь он сможет объединить и то и другое.
Но под этим счастьем и гордостью скрывается такая глубокая боль, что я не могу найти ее начала, не говоря уже о конце. Это все равно что сесть на место, где всегда стоял твой стул, и провалиться в бездну.
– Ты будешь так далеко, – говорю я, не осознавая, что делаю. Я беру себя в руки, прежде чем выпалить то, что зудит во мне: «И ты не счел меня достаточно дорогим человеком, чтобы рассказать».
«Упущенный шанс», о котором говорила Конни, вероятно, был этим. Это никогда не касалось меня.
– Да. Я знаю. – Он кладет руку мне на плечо, и это должно меня успокоить, но я отшатываюсь. – Но это ничего не изменит, верно? Мы всегда будем лучшими друзьями.
Он выглядит искренне обеспокоенным, и все, что я должна или не должна говорить, теряет силу, прежде чем я успеваю это сказать. Нью-Йорк. Я никогда не покидала даже Западное побережье. С таким же успехом это могла быть другая планета. И вот я здесь, набираюсь смелости сказать Лео, что я в него влюблена, когда он сам набрался смелости сообщить мне, что уходит из моей жизни навсегда.
– Конечно, – успокаиваю я, но сама не верю в эти слова. Все уже изменилось настолько, что я даже не уверена, можем ли мы теперь говорить «лучшие друзья» в отношении нас.
Лучшие друзья не лгут. Лучшие друзья не хранят таких грандиозных секретов. «Я думал, мы все рассказываем друг другу», – сказал мне Лео, всего в двух шагах от этого места. Но я солгала Лео, а Конни с Лео оба лгали мне.
– Ты сказала, что тоже хочешь о чем-то рассказать?
Я киваю, и вместе с этим исчезает последняя моя надежда.
– Просто, эм, Савви и я… у нас все хорошо.
Лицо Лео расплывается в улыбке, которая разгоняет все бури.
– Это потрясающе.
– Да, – выдавливаю я.
Как раз в этот момент первая группа пловцов возвращается на берег, и Микки зовет Лео помочь ей с раздачей горячего шоколада. Лео протягивает руку и хватает меня за запястье, прежде чем уйти, притягивая к себе слишком быстро, чтобы я могла этому сопротивляться, а затем прижимает к себе, хотя я совсем промокла. Я закрываю глаза, утыкаясь ему в грудь, давая волю своим чувствам. Всего на мгновение. Что бы это ни значило.
– Мы наверстаем упущенное сегодня вечером, – говорит он, отстраняясь.
Я поворачиваюсь обратно к берегу, когда он уходит, ощущая себя настолько далекой от следующей группы пловцов, готовых прыгнуть, что с таким же успехом могла быть просто призраком. Кто-то трогает меня за руку.
– Привет, – тихо говорит Савви.
Проходит мгновение, и я молюсь, чтобы она ничего не сказала, потому что не знаю, как долго еще смогу сдерживаться. Затем Савви – в полной экипировке, ее волосы аккуратно уложены в повседневную прическу, а макияж нанесен с кукольной точностью – хватает меня за руку и тянет, и мы обе бежим, подстраиваясь под шаги друг друга, шлепая по воде.
Я ищу Савви, но сначала нахожу Финна и слышу его кудахтанье, пронзающее туман. Затем чья-то рука ложится мне на макушку, с головой запихивая меня в воду. Мои щеки немеют, а ноги начинают пинаться, и когда я выныриваю на поверхность, задыхаясь, вижу перед собой лицо Финна.
У него милое лицо. И мое сердце бьется в каждой клеточке тела, злое, растерянное и слишком ошеломленное, чтобы вспомнить, как правильно оно должно стучать. Может быть, мне стоит что-то с этим сделать. Может, следует ослабить власть Лео надо мной, решить одну проблему с помощью другой, дать волю тому, что происходит между мной и Финном, и поцеловать его.
Финн слизывает воду с губ, и ухмылка сползает с его лица. Мне не нужно оглядываться назад, чтобы понять, что Лео наблюдает, и в этот мимолетный, эгоистичный момент я в душе ликую. Финн наклоняется, и, может быть, я тоже – но вместо этого мои глаза наполняются слезами.
Финн издает возмущенный крик и бросается обратно в том направлении, откуда приплыл. Савви издает тихий вопль, пятясь назад. Я улавливаю улыбку на ее лице. Савви излучает свободу маленького ребенка, позволив себе забыться на крошечное мгновение. Это та Савви со старых лагерных фотографий, та, которую знают все остальные, которую я все еще пытаюсь узнать – но уже в ком я действительно вижу себя.