Линии и каре. Британская пехота строилась в линию из двух шеренг, хотя под угрозой нападения конницы линию могли удвоить, построившись в четыре шеренги. Если батальон стоял в четыре шеренги, то стреляла обычно только первая. Стоящие за ней перезаряжали мушкеты и передавали их вперед своим товарищам. Британская линия неизбежно побеждала французскую колонну, даже превосходящую числом втрое, вчетверо, впятеро – просто потому что у британцев стрелял каждый мушкет, а у французов отвечать огнем могли только крайние ряды. Зато линия была катастрофически уязвима для конницы. Если всадникам удавалось зайти за линии в открытый фланг, они легко превращали ровный строй в бегущую толпу. Зато если батальон строился в каре, то уже коннице приходилось туго – смертельная игра в «камень-ножницы-бумагу».
Каре (часто прямоугольник) имеет четыре шеренги. Первая шеренга встает на колено и не стреляет, но упирает мушкетные приклады в землю, а примкнутые штыки создают частокол из клинков, который дополняет вторая шеренга, припав к своим мушкетам с примкнутыми штыками. Две внутренние шеренги могут стрелять поверх голов тех солдат, что держат штыки. Таким образом, на пути конницы встает серьезное, зачастую непреодолимое препятствие. Нет флангов, открытых для атаки, вместо этого приходится штурмовать стальную стену, из которой летят пули. Кавалеристу требуется как минимум метр свободного пространства, и когда на пути конницы встречается среднего размера британский батальон из 500 человек, то на переднем краю атаки оказываются лишь 16–17 всадников, а против них стоит около 200 человек, половина из которых палит из мушкетов с очень близкого расстояния. Неудивительно, что кавалерии редко удается разбить каре. Впрочем, иногда удавалось. Королевский германский легион в Испании в битве при Гарсия-Эрнандесе разбил два французских каре, но для этого потребовалась жертва. Считается, что первое каре было разбито, когда умирающие лошадь и всадник влетели в ряды французов и пробили брешь, в которую затем устремились остальные кавалеристы. Оказавшись внутри каре, они смогли атаковать его шеренги с тыла. Так каре при Гарсия-Эрнандесе в панике развалилось, солдаты побежали к другому каре, чтобы встать в него и спастись. Возникла давка, смертоносные всадники влетели во второе каре на плечах у беглецов. Третье каре, завидев опасность, применило мушкетный огонь как против паникующих своих, так и против торжествующих врагов.
Поэтому кавалерия буквально молилась, чтоб повстречать пехоту, построенную в линии, это дало бы легкую победу – и при Катр-Бра молитвы были услышаны. Так и произошло с линией пехоты Веллингтона, ее поражение казалось не просто вероятным, а решенным делом. Как многим другим батальонам, 44-му и 42-му не хватало патронов. Как-то они отделались от кавалерии, но, едва конница скрылась из виду, по плотным британским каре открыла огонь артиллерия, а со ржаного поля принялись палить толпы французских застрельщиков. 42-й батальон начал день в составе 526 человек, а концу дня оставалось лишь 238. Остальные были убиты или ранены. Ввиду больших человеческих потерь батальон не мог построить каре, поэтому люди Эссекса и шотландцы соединили свои силы.
На левом фланге британцев 95-й неохотно отступал, а на правом все большее число французов штурмовали лес Боссю. К счастью, подошли новые войска, и Веллингтон смог подкрепить объединившихся пехотинцев и отправить дополнительно три батальона на удержание местности возле леса Боссю. Одним из этих батальонов был 69-й Линкольнширский, вставший в каре рядом с 42-м и 44-м, но правый фланг по идее находился под командованием Тощего Билли, 23-летнего принца Оранского, а он решил, что три новых батальона будут эффективнее в линии. И приказал батальонам перестроиться. Офицеры пытались возразить, но у Тощего Билли был свой взгляд на ситуацию, поэтому 69, 33 и 73-й вытянулись в линию.
Приказ о построении в линию пришел, когда кирасиры Келлермана еще рыскали вдоль британских позиций. Они заметили уязвимость «красных мундиров» и тут же напали. 73-й стоял достаточно близко к лесу Боссю, чтобы укрыться в густом подлеске, 33-му едва хватило времени построиться в каре, а 69-й, отрезанный от товарищей в центре поля, был застигнут кавалерией врасплох. Лейтенант Фредерик Пэттисон из 33-го описывал эти события в письме к брату:
Местность, по которой нам пришлось идти, оказалась сильно холмистой, на ней созрела рожь, которая в этой богатой и процветающей стране родится необычайно высокой. Все это мешало обзору. Мы шли ведущей ротой в полку… заметили французскую конницу, которая изготовилась к атаке. Нам тут же приказали построиться в каре… Враг, увидев наши приготовления, не стал нападать, а двинулся влево и ворвался в открытую колонну 69-го полка, стоявшего в низине и не заметившего французов.
69-й был разгромлен, королевский штандарт захвачен, лишь немногие смогли спастись в ближайшем каре. Потеря знамени считалась ужасным бесчестием. Эти флаги для некоторых имели почти мистическое значение. Уильям Миллер служил офицером 1-го Гвардейского пехотного и при Катр-Бра получил смертельное ранение. Его предсмертным желанием было в последний раз взглянуть на полковое знамя. Знамя принесли к умирающему. Очевидец писал: «Его лицо посветлело, он улыбнулся». За эти флаги люди дрались, как черти, и прапорщик Кристофер Кларк убил троих кирасиров, пытаясь спасти королевский штандарт, но получил в бою 22 раны от сабельных ударов. Он выжил и впоследствии присоединился к 42-му батальону.
33-й оказался почти в таком же трудном положении, как и 69-й. Они стояли в каре, поскольку поблизости виднелась вражеская кавалерия, но и сами также находились в прямой видимости французской артиллерийской батареи. Лейтенант Пэттисон видел, как командира его роты разорвало ядром надвое: «Мозги бедного Артура Гора разбрызгались по моему лицу и киверу». Джордж Хемингуэй был рядовым в этом батальоне. Через два месяца после этой битвы он писал своей матери:
В этот раз наш полк оказался хорошо виден врагу, и ядра сыпались на нас как град. Мы осмотрелись на местности и заметили большую колонну французской кавалерии, так называемых французских кирасиров, направлявшихся прямо к нам. Мы сразу же попытались построиться в каре, чтобы встретить конницу, но тщетно – вражеский пушечный огонь ломал наши ряды быстрее, чем мы их строили. Каждый выстрел убивал по 8–9 человек. Ядра падали среди нас, бомбы рвались на сотни частей. Если бы не лес справа от нас, метрах в трехстах, кавалерия изрубила бы нас в куски и растоптала конями.
33-й, бывший полк герцога, скрылся в лесу, и у некоторых из кирасиров нашлось достаточно легкомыслия, чтобы последовать за ними. Теперь уже красные мундиры обернулись и перебили своих преследователей, увязших в подлеске.
Для французов разгром 69-го и захват их флага оказался наивысшей точкой сражения. Они продолжали наступать на обоих флангах и давить на центр британской армии, но из Брюсселя все прибывали новые войска, и теперь у герцога было достаточно людей и артиллерии. Он решил, что подошло время для атаки, но сперва требовалось очистить от французского гарнизона каменное строение возле главной дороги. Полковник Кэмерон из 92-го батальона горел желанием захватить это здание и неоднократно спрашивал у герцога разрешения на штурм. «Повремените, Кэмерон, – отвечал герцог. – Вам будет чем заняться еще до наступления ночи». И вот Веллингтон отдал шотландцам команду. История полка сохранила рассказ шотландского солдата: