И вот прозвучал приказ готовиться к отступлению на позицию, которую Веллингтон присмотрел год назад, к гребню Мон-Сен-Жан, что возвышался над приметной долиной с высокой рожью. Герцог боялся, что британцы могут расценить его отступление, как признание поражения, но не беда, если французы расценят события 16 июня как самую настоящую победу. Наполеон уверил их в этом, отправив депешу в Le Moniteur Universel
[15], описав битвы при Линьи и Катр-Бра как две очередные победы во славу империи. Публикация была встречена в Париже народным ликованием.
В этот день первым долгом британцев было спасение своих раненых, многие всю ночь пролежали там, где упали. Кавалеристы сажали раненых на своих коней, а тех, кто был слишком слаб и не мог держаться в седле, несли на одеялах. Несомненно, каких-то раненых французов спасали тоже, хотя приоритет отдавался британцам и голландцам, которых отвозили в Брюссель в повозках, – и конечно, умирающим.
Французы обращались со своими ранеными гораздо лучше, чем их враги. Или хотя бы старались обращаться лучше благодаря Доминику Жану Ларрею, главному хирургу Императорской гвардии. Ларрей пришел к выводу, что, если раненого как можно скорее лечить, результат будет куда лучше, чем если оставить его страдать. Тогда он изобрел «летучий лазарет» – легкую повозку на хороших рессорах, с поворотной передней осью, что позволяло ей маневрировать на поле боя, заваленном телами и обломками. Пол у повозки мог выкатываться назад и превращаться в операционный стол или пандус для погрузки раненого. Ларрею часто приходилось оперировать прямо на поле боя, хотя он предпочитал организовывать центральную реанимационную станцию и доставлять пострадавших туда. У британцев, наоборот, санитары выносили раненых на тыловые позиции, где их ждали врачи в пропитанных кровью фартуках, а также их пилы, ножи, зонды… Опытному хирургу – а Ларрей был очень опытным – требовалось меньше минуты, чтобы ампутировать ногу. Анестезии не было, если не считать дурманящего действия алкоголя, антисептиков не было, если не считать уксуса да терпентинного масла. Ларрей предпочитал оперировать, пока пациент еще пребывает в шоке. Он выяснил, что такие больные выздоравливают гораздо быстрее. Хотя у пациентов с ранами в брюшной полости шансов оставалось мало, независимо от того, как скоро им оказывали помощь. Большинству пострадавших британцев приходилось долго ждать, пока их начнут лечить, и многие раненные при Катр-Бра не увидели врача, пока их не довезли до самого Брюсселя, а Ларрей в это время оперировал неподалеку от поля боя. Наполеон сказал про него: «Я не знаю человека честнее и большего друга солдат, чем он».
Полдня понадобилось британцам, чтобы собрать своих раненых, а покамест Веллингтон давал армии подробные инструкции к отступлению. Пехоте следовало идти первой, но таким образом, чтобы врагу не было понятно, куда она направляется. Лейтенанта Бэзила Джексона отправили к генералу Пиктону с приказом об отступлении.
Я нашел его в крестьянском доме, неподалеку от дороги на Шерлеруа, он выслушал приказ мрачно. Ему явно не хотелось уходить с позиции, которую он вчера так храбро защищал, и это неудивительно!
Джексон не мог знать того, чего не знал никто, кроме Пиктона и его слуги. Сердитый валлийский генерал словил вчера мушкетную пулю. Пуля сломала два ребра – вполне достаточно, чтобы сделать мрачным любого, но Пиктон скрыл свое ранение, чтобы никто не настаивал на его отъезде из армии. В любом случае ему испортила настроение весть о том, что придется ехать на солдатском коне, потому что в суматохе его конюх перепугался и сбежал вместе с лошадьми.
Под началом Веллингтона при Катр-Бра находилось более 30 000 человек и 70 пушек, их следовало переместить на 13 километров, к гребню Мон-Сен-Жан. Он хотел поставить войска ближе к Катр-Бра, на низком гребне к северу от Женапа, но решил, что диспозиция на Мон-Сен-Жане удачнее для обороны. Он понимал, что в любой момент на него могут напасть. Уже происходили беспорядочные стычки, пикеты обеих армий перестреливались, и треск мушкетов и ружей ежеминутно мог перерасти в полнозвучный рев сражения. А герцогу предстояло отступать по единственной дороге, на которой должны были уместиться все повозки и пушки. Пехота могла пройти через поля по обе стороны дороги, но на ее пути вставали посевы, заборы, канавы, стены и живые изгороди. Проще говоря, отступление было сложным и опасным, но необходимым маневром, и, раз уж раненых увезли, следовало двигаться полным ходом. Первым делом шла пехота и основная часть артиллерии, конница и легкая артиллерия шли в арьергарде. Веллингтон хотел отступить тихо, будто не обращая ни на что внимания, отойти на лужок, лечь на травку, прикрыть лицо газеткой и якобы поспать. Однако ему приходилось быть очень внимательным, потому что у Катр-Бра оставалось все меньше и меньше людей, и эти оставшиеся становились весьма удобным объектом для нападения.
Вот только никто не напал.
Удивительно, но маршал Ней не сделал ничего. Его войска расположились лагерем вокруг деревни Фран, менее чем в пяти километрах к югу от перекрестка, и им не давали приказа ни нападать на уходящие к северу силы противника, ни даже произвести разведку на поле, где они так яростно дрались накануне. Были отдельные стычки между разъездами противников, но сигнала к общей атаке Ней не давал. Как раз об этом времени случайных перестрелок на заре субботы, 17 июня, рассказывал пехотинец Эдвард Костелло. Для него это был грустный момент, потому что пришлось оставлять позицию, которую они удерживали весь прошлый день. Не все женщины, сопровождавшие армию, остались в Брюсселе, многие, как, например, Марта Дикон, отправились вместе со своими мужьями. Рота Костелло отступала по тропинке к Нивельской дороге.
Отчасти дорогу защищал от вражеского огня кустарник. Вдруг один из моих сослуживцев услышал за кустами детский плач. Он заглянул за кусты и увидел худого мальчика двух или трех лет, который плакал возле мертвой матери. У той кровоточила рана в голове, простреленной, вероятно, случайной вражеской пулей. Мы подобрали сироту и отнесли в Женап, где отыскали несколько женщин от нашей дивизии, одна из них узнала малыша. Она сказала, что, похоже, это сын солдата из Первого Королевского.
Хотя пикеты обменивались выстрелами, похоже, французы считали очевидным, что Веллингтон должен отступить. Маршал Ней, вероятно, решил, что в эту субботу войскам нужно отдохнуть. С севера, собираясь затянуть все небо, сгущались тучи, британцы и голландцы уходили. К двум часам дня остались только арьергард и конная артиллерия.
Бездействие Нея непростительно. В то утро его задачей было, нападая, усложнить Веллингтону жизнь, тогда Веллингтон вынужден был бы оставить войска в Катр-Бра для отражения французских атак, и они оказались бы уязвимы для атаки со стороны Линьи. По правде говоря, положение Веллингтона было крайне шатким с юга и востока, а дорога для отступления на север была только одна. Конечно, он мог уйти в Нивель, но это отдалило бы его от прусской армии, а герцог не собирался рвать с союзниками. Так что у Нея была прямая возможность поймать герцога в ловушку, но он не сделал ничего. Когда Наполеон узнал об отступлении британцев, он публично устыдил Нея, бросив в его присутствии: On a perdu la France! – «Потеряли Францию!» Но и сам император едва ли повел себя лучше в ту субботу.