Мое преступление (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Гилберт Кийт Честертон cтр.№ 57

Возьмите одну из самых страшных сказок братьев Гримм – «О добром молодце, который страха не знал», и вы поймете, что я имею в виду. В этой сказке много настоящих кошмаров. Мне особенно запомнилось, как ноги человека, упавшего в камин, пошли сами собой, а потом соединились с выпавшими из камина туловищем и головой. Но главное в сказке совсем не эти ужасы, а то, что главного героя они не пугают. Самое страшное из всех этих кошмарных чудес – его бесстрашие. Он хлопает чудовищ по спине и приглашает чертей выпить с ним вина; множество раз в своей юности, страдая от страхов нашего времени, я молил о двойной порции твердости его духа. Если вы не читали концовку этой истории – прочтите сейчас; это одна из самых мудрых вещей в мире. В конце концов героя пугает его жена, выливая на него ушат холодной воды. В одной этой сентенции гораздо больше правды о браке, чем во всех книжках, что сейчас наводнили Европу и Америку.

По углам детской кроватки стоят Персей и Роланд, Зигфрид и святой Георгий. Если вы уберете эту гвардию, вы не сделаете ребенка более разумным, а всего лишь оставите его одного бороться с чертями. Что же до чертей и зла – мы всегда в них верим. То, на что мы можем надеяться в этом мире, постоянно отрицается в наше время, а безысходность еще никогда не подвергалась сомнению. Единственное, во что современные люди действительно верят, – это безысходность.

Величайший из современных поэтов подытожил это ощущение в прекрасных агностических строках: «Быть может, есть небо; конечно, есть ад».

Мрачный взгляд на вселенную был традицией, и все виды духовных поисков тоже стали начинаться с мрака. Еще совсем недавно люди не верили в духов. Сейчас же они скорее поверят в злых духов.

Многие люди возражают против спиритизма, столоверчения и прочих подобных вещей, потому что им кажется вульгарным, что духи шутят или даже вытанцовывают вокруг обеденных столов. Я не разделяю их предубеждений. Мне хотелось бы, чтобы духи были еще более игривыми, чтобы они откалывали еще больше шуточек, ибо почти вся духовность нашего времени торжественна и мрачна. Некоторые боги язычества были слишком фривольными, некоторые христианские святые – слишком серьезными, но духи в современном спиритуализме и распутны, и занудны – отвратительное сочетание. Современные духи – не просто зеленые чертики, они скорее черти зеленой тоски.

Вот в чем настоящая ценность Рождества: это не просто мифология – это радостная мифология. Лично я, конечно же, верю в Санта-Клауса, но пришло время прощения, и я прощаю тех, кто в него не верит. Однако, если есть кто-то, не понимающий этого изъяна современного мира, я рекомендую ему, например, прочитать повесть Генри Джеймса под названием «Поворот винта». Это одна из самых сильных вещей, которые когда-либо были написаны, и одна из тех, относительно которых я сомневаюсь, стоило ли их вообще писать. В ней изображены двое детей, которые постепенно становятся всеведущими и почти безумными под влиянием призраков конюха и гувернантки. Как я уже говорил, сомневаюсь, стоило ли Генри Джеймсу ее печатать (нет, там нет непристойностей, не купитесь на это; она о духовности), но думаю, данный вопрос настолько сомнителен, что я должен дать шанс этому действительно великому писателю. Я всецело одобрю эту повесть, если он напишет другую, такую же сильную, о двух детях и Санта-Клаусе. Если же он не захочет или не сможет ее написать, то все понятно. Мы можем талантливо описать мрачную тайну, но не радостную; мы не рационалисты, а сатанисты.

Я размышлял об этом, глядя на пламя в камине, которое танцевало в комнате, как огромный огненный ангел. Скорее всего, вы никогда не слышали об огненном ангеле. Но наверняка наслышаны о том, что называется «синим дьяволом»: о леденящей дьявольской тоске. Вот и все, что я хотел сказать.

Перевод Людмилы Мининой

Мы с другом гуляли по одному из тех обширных сосновых лесов, которые питают ваше внутреннее море одиночества в любой части Восточной Европы; они внушают настоящий ужас своей пустынной монотонностью, и в них легко заблудиться. Прямые, стройные, одинаковые сосны напоминают пики мятежников. Когда говорят о богатстве форм природы – это правда, но я считаю, что природа иногда проявляет своеобразие именно в своем однообразии. В таком повторении ощущается некий причудливый ритм, как будто сама земля решила воспроизводить один и тот же ландшафт, пока он не станет пугающим.

Вы никогда не пробовали повторить тридцать раз подряд какое-нибудь простое слово, допустим, «собака»? К тридцатой попытке оно превращается в нечто наподобие «снарка» ^[69] или «поббла» ^[70]. Его никак не удается приручить, напротив, оно становится все более диким с каждым повтором. В конце концов собака принимает неразборчивый и пугающий вид, например «левиафана» или «крокмитэна» ^[71].

Может быть, этим и объясняется повторяемость в природе, может быть, по этой причине у нее есть миллионы одинаковых листьев и камней. Возможно, они повторяются не для того, чтобы стать привычными, а в единственной надежде стать незнакомыми. Человек не испугается, когда увидит первую кошку, но подпрыгнет от неожиданности при виде семьдесят девятой. Он способен пройти мимо тысячи сосен и только потом осознать, что это действительно сосна. Однако бесконечное повторение лесного пейзажа может оказаться исключительно волнующим, даже навязчивым и невыносимым; в монотонной мелодии сосен может таиться некий оттенок безумия.

Что-то наподобие этого я и сказал моему другу, но он ответил с ироничной откровенностью: «Подожди, мы еще не дошли до телеграфных столбов».

* * *

Друг оказался прав, как обычно и случается в наших спорах, особенно в практических вопросах. Мы шли по лесной тропе, которая, как оказалось, следовала за линией местного телеграфа, и хотя столбы располагались с большим интервалом, они изменили все вокруг. Как только мы подошли к прямому столбу, то сразу поняли, что сосны на самом деле вовсе не были прямыми. Это было похоже на то, как одна прямая, начерченная по линейке, выносит приговор сотням других линий, проведенных школьником от руки. Сразу оказывается, что его неумелые штрихи наклонены влево и вправо. Минуту назад я готов был поклясться, что стволы деревьев стоят прямо, как пики, теперь же было очевидно, что они изогнуты, как скимитары или ятаганы. Рядом с телеграфным столбом сосны выглядели кривыми и живыми. Одно вертикально установленное бревно изменило целый лес. Оно перепутало их и дало им свободу, словно причудливый подлесок дубов и остролистов.

«Да, – сказал мой хмурый друг, как будто отвечая на мои мысли. – Ты понятия не имеешь, насколько безнравственна и позорна прямота, если считаешь деревья прямыми. И ты ни за что не поймешь этого, пока твоя драгоценная мыслящая цивилизация не возведет сорокамильный лес из телеграфных столбов».