Мое преступление (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Гилберт Кийт Честертон cтр.№ 56

Сейчас это заставляет меня улыбнуться грустно, но непредубежденно. Поскольку мне кажется, что все совсем наоборот. Так или иначе, я ни в коем случае не уверен, что такая вещь, как спиритизм, на самом деле существует. И я абсолютно уверен, что существует такая вещь, как колдовство. Я приписываю веру в это здравому смыслу, знаниям и накопленному опыту, а также широкому взгляду на человечество в целом. Я приписываю неверие в это неопытности, провинциальному невежеству, местечковой ограниченности и всем порокам, которые уравновешивают добродетели Тутинга. Здравый смысл обнаружит, что привычка призывать злых духов – часто именно потому, что те были злыми, – существовала в слишком большом количестве разнообразных культур, чтобы быть случайным образчиком детской доверчивости. Знания обнаружат, что эта привычка вовсе не исчезает повсеместно с развитием образования; напротив, некоторые из ее самых ужасных приверженцев были и самыми высокообразованными. Накопленный опыт обнаружит, что она вовсе не является признаком варварства: в городах Ганнибала и Монтесумы дьяволу поклонялись больше, чем среди эскимосов или австралийских бушменов. И любое детальное изучение современных городов продемонстрирует, что это же сейчас продолжается в Лондоне и Париже.

По правде говоря, восемнадцатый и девятнадцатый века имели свою небольшую местечковую ограниченность, которая уже переламывается. Желая изгнать сверхъестественное и возвысить человеческое, они грубо упрощали человека. Великий Хаксли ^[65] (хвала его имени) по простоте душевной произнес: «Представляется сомнительным, что кто-то искренне скажет: “Зло, будь моим добром”». Он не мог поверить, что какой-либо нигилизм может коснуться всеобщей морали, под которой он подразумевал христианскую мораль. Но такая наивность – тоже невежество. Нет ничего более бесспорного, чем то, что иные весьма здравомыслящие, культурные и взвешенные люди говорили: «Зло, будь моим добром», к примеру, Жиль де Ре ^[66] и маркиз де Сад ^[67]. С Божьей помощью они в конце концов раскаялись, но дело в том, что они следовали злу – не удовольствию, не пресыщению удовольствием, не сексу или сладострастию, а злу.

И совершенно очевидно, что иные искали его за пределами этого мира и призывали силы зла извне. Есть весьма надежные свидетельства, что некоторые из них получали то, о чем просили.

Сейчас католик принимает за основу реалистический опыт человечества и историю. Спиритуалист обычно принимает за основу недавний оптимизм девятнадцатого века, когда родилось его вероучение, которое туманно предполагает, что если существует что-то духовное, то оно счастливее, выше, прекраснее и возвышеннее всего, что мы до этого знали, и, значит, откроем все двери и окна, позволяя ворваться призрачному миру. А мы думаем, что за этим стоит лишь простое невежество, как если бы романтик восемнадцатого века, вычитав у Руссо идею о том, что дикий человек схож с Адамом в райском саду, отправился бы жить на острова каннибалов, чтобы его окружали счастье и добродетель. Его бы окружили, возможно, но в более физическом и менее приятном смысле. Романтик может допускать, что каннибалов не существует, оптимист – что не существуют поклонники дьявола или сам дьявол. Но они есть. Именно достоверность жизненного опыта является ключом ко многим тайнам, в том числе и к таинственной политике Римско-католической церкви.

Перевод Марии Акимовой

Я обнаружил, что на свете действительно есть человеческие существа, которые думают, будто сказки вредят детям. Я не говорю о госте в зеленом галстуке, ибо его я никогда не считал настоящим человеком. Но дама, написавшая мне серьезное письмо, считает, что детям нельзя читать сказки, даже если они правдивы. Она говорит, что жестоко рассказывать их детям, ведь дети могут испугаться. В таком случае придется утверждать, что жестоко давать девушкам сентиментальные романы, ибо девушки могут над ними плакать. Все эти разговоры – от полного забвения того, что собой представляет ребенок, и на этом забвении построено множество образовательных схем. Если вы будете оберегать детей от гоблинов и троллей, дети сами выдумают их. Маленький ребенок в темноте может увидеть больше кошмаров, чем сам Сведенборг ^[68]. Он может вообразить чудовищ слишком страшных и темных, чтобы их нарисовать, и дать им такие жуткие имена, какие не могут явиться даже в безумном сне. Ребенок обычно любит ужасы и продолжает наслаждаться ими, даже если они его пугают. И трудно сказать точно, когда ему становится действительно плохо, – и то же верно для нас, когда мы по собственному желанию заходим в пыточную камеру великой трагедии. Страхи не приходят к нам из сказок, они рождаются в глубине нашей души.

Пугливость ребенка, как и дикаря, вполне разумна; им тревожно в этом мире, потому что этот мир и правда очень тревожное место. Они боятся остаться одни, потому что это на самом деле ужасно – быть одному. Варвар боится неведомого по той же причине, по которой агностик восхваляет его, – потому что оно есть. Итак, сказки не порождают детские страхи или любые другие виды страха, сказки не знакомят ребенка с идеями зла или уродства, все это уже есть в ребенке, потому что есть в нашем мире. Сказки не приводят ребенка к мысли о чудовищах, они учат его, как с ними бороться. Если у ребенка есть воображение, он знаком с драконом. Сказка же рассказывает о том, как святой Георгий смог этого дракона победить.

Именно это делает сказка: она показывает с помощью ряда ярких картинок, что у беспредельного страха есть предел, что бесформенным чудищам противостоят божьи рыцари, что во вселенной есть нечто более таинственное, чем тьма, и более сильное, чем страх. Когда я был ребенком, я вглядывался в темноту, пока ее громада не превращалась в гигантское чудовище ростом выше небес. Если в небе виднелась звездочка, она всего лишь делала его циклопом. Но сказки вылечили меня: на следующий день я прочитал подлинную историю о том, как одноглазого гиганта примерно тех же размеров победил маленький мальчик вроде меня (с таким же опытом и даже ниже по социальному статусу) – с помощью меча, пары простеньких загадок и храброго сердца. Иногда ночью море казалось мне таким же страшным, как любой дракон. Но потом я познакомился со множеством младших сыновей и маленьких матросов, для которых справиться с драконом-другим было так же просто, как и с морем.