Эмоциональность. Как чувства формируют мышление - читать онлайн книгу. Автор: Леонард Млодинов cтр.№ 43

Будь верно обратное: если бы тот или иной организм был запрограммирован на получение приятных переживаний от того, что ему необходимо, но при этом не хотел бы этого, – у организма не возникало бы мотивации удовлетворять собственные нужды и он бы погиб. Но система «приятности», имеющаяся у высших форм жизни, служит очень важной цели. Она освобождает нас от того, чтобы наши хотения и желания напрямую вели к действию. Хотение стимулируется приятностью, однако не автоматически. Прежде чем привести в действие систему хотения, мозг учитывает и приятность, и многие другие факторы. Например, еда – базовая потребность, и мы запрограммированы относиться к ней с удовольствием. Вместе с тем, завидев лакомый кусок, мы не бросаемся бездумно его поглощать, а способны подождать, пока мозг сопоставит удовольствие от употребления этого куска с различными питательными и эстетическими оценками. Именно эволюция системы «приятности» дала животным возможность такого более изощренного поведения, которое позволяет нам отказываться от того, к чему нас влечет. Интересно отметить, что, поскольку подобные решения, обусловленные «самоконтролем», принимаются сознательной частью психики, мы можем практикой и настойчивостью эту способность развивать.

Не так давно Берридж заполнил еще один пробел в картине мотивации. Исследования, посвященные системе вознаграждения, традиционно сосредоточены на мотивации приобретать, а не избегать чего бы то ни было, а подобное избегание представляется в той же мере важным. И вот несколько лет назад Берридж обнаружил, что прилежащее ядро управляет не только хотением, но и его противоположностью – мотивацией держаться подальше или убегать ^[161]. С одной стороны, эта структура производит желание, а с другой, судя по всему, порождает отторжение. Между ними – промежуточный набор оттенков. Берридж сравнивает это с музыкальной клавиатурой, способной играть ноты в противоположных краях диапазона, но можно извлечь из нее и многие ноты посередине.

Интереснее всего в этом открытии вот что: клавиатуру прилежащего ядра можно настраивать с учетом контекста и психологических факторов. Стрессовая и перенасыщенная стимулами сенсорная среда – допустим, чрезмерно яркий свет или громкая музыка – расширяет границы диапазона, в котором производится отторжение, и сужает границы диапазона, где производится желание. Вместе с тем в тихой и уютной среде клавиатура подстраивается противоположным манером: расширяются границы желания и сужаются рамки отторжения.

Об этих явлениях имеет смысл знать, поскольку они имеют место и на бессознательном уровне – и влияют на ваше поведение независимо от вашего неведения. У меня была подруга, работавшая в шумной конторе; она заметила, что с тех пор, как вышла на ту работу, постоянно ощущает некую подспудную тревогу, хотя никакой отчетливой трудности, связанной с работой, вычислить не могла. В конце концов она предположила, что все дело в шуме, и начала работать в наушниках, – и вся ее тревога рассеялась. На кого-то подобные внешние факторы влияют сильнее, чем на других, но в целом работа Берриджа помогает объяснить, почему мы по-разному реагируем на одни и те же ситуации в разных внешних контекстах.

За годы кропотливых исследований Берридж разработал революционную новую теорию системы вознаграждения. За нее ему пришлось побороться. Рой Уайз, его наставник на заре карьеры, не принял его выводов. Не принял их и никто другой. Поэтому первые пятнадцать лет Берридж вынужден был работать над своей теорией без всякого финансирования, выкраивая время и ресурсы между другими проектами. Когда в 2000 году ему наконец удалось раздобыть денег, он сумел разогнаться как следует. Но на то, чтобы его идеи прижились, все равно потребовалось полтора десятка лет. Последние сомневавшиеся отпали совсем недавно; начиная с 2014 года его статьи ежегодно цитируют по четыре тысячи раз. «Кент один из величайших первопроходцев, – говорит его нынешний коллега по Оксфорду Мортен Крингельбах. – И он добился своего, не обращая внимания на то, что говорили ему все вокруг».

Ожирение и переработанные продукты

Ближе к концу Второй мировой войны мой отец оказался узником концлагеря Бухенвальд, который так назвали потому, что находился он среди буковых рощ немецкого Веймара. Хотя тысячи бухенвальдских пленных умерли в результате экспериментов на людях, повешений или расстрелов, стихийно проводившихся эсэсовцами, теория на которой основывался сам лагерь, звучала как «Vernichtung durch Arbeit», то есть «Уничтожение через труд». План был морить узников до смерти непосильным трудом.

Мой отец оказался в Бухенвальде в конце 1943 года. Масса его тела, как часы, отмеряла время до кончины. В расцвете сил отец весил сто шестьдесят пять фунтов ^[162], а к весне 1945-го от этого веса осталась половина. И вот 4 апреля того года американская 89-я пехотная дивизия захватила Ордруф – подразделение Бухенвальда. В последующие дни американская армия приблизилась к Бухенвальду, и нацисты взялись эвакуировать основной лагерь. Тысячи пленных погнали «маршем смерти». Но нашлись и те, кто смог воспользоваться воцарившимся хаосом. Мой отец оказался как раз из таких. Он и его друг Моше забрались в дальний погреб, где притаились за грудой ящиков. Там они и мерзли несколько дней подряд, греться могли только друг об друга, без всякой еды и воды – боялись выйти.

Одиннадцатого апреля в 15:15 подразделение американской 9-го батальона бронетанковых войск прибыло к воротам Бухенвальда и освободило лагерь. Войска вошли в Бухенвальд отнюдь не бесшумно, и отец с Моше тот грохот услышали. Наконец, они решили выбраться из своего потайного места. Наверху столкнулись с американскими солдатами: многие были еще подростками или едва за двадцать – и в полном ужасе от вида изможденных узников и трупов, все еще громоздившихся повсюду.

Американцы оказались щедры. Предложили отцу и Моше все, чем сами были богаты. Шоколад, копченая колбаса, сигареты, фляжки пресной воды. Как потом рассказывал мне отец, истощенные за годы, прожитые впроголодь, и за несколько дней полного воздержания, они б и крысу или дождевую лужу сочли привлекательными. Но в тот день отцу и его другу устроили настоящий пир. Мой отец держал себя в руках, а вот Моше все ел и ел. Умял целый батон колбасы. Через несколько часов у Моше началось жестокое несварение. На следующий день он умер.

В устройстве каждого человека – во всех его проявлениях – есть свои особенности, и благодаря тому, как был устроен мой отец, он смог удержаться там, где несчастный Моше не сумел. В целом мотивационная система млекопитающих приспособлена действовать в некотором диапазоне обыденных, а не чрезвычайных обстоятельств. В обстоятельствах крайних мы прискорбно ущербны. К примеру, если устроить крысе жесткий режим кормления, когда еды дают меньше, чем потребляет грызун на свободе, а потом предоставить неограниченный доступ к пище, крыса обожрется в точности так же, как вышло с Моше ^[163]. Когда в окружающей среде все идет наперекосяк, наши обычно адекватные происходящему нейронные системы способны привести нас к гибели, как это случилось с другом моего отца. Эта беда приключается всякий раз, когда общество переживает потрясения, – и беда это для тех, у кого вышла из равновесия или сбоит система вознаграждения.