(Эта страница была утеряна, но я примерно помню…)
En el salón un ruido atonador se escuchó,
un tiro fugaz que en el pecho de su amada dio,
y ya no pudo cumplir su palabra y hacerlo feliz.
Tan tán
[222]
† Эта песня в действительности написана прадедушкой автора Энрике Сиснеросом Васкесом.
26
Немного порядка, немного прогресса, но и того, и другого явно недостаточно
Что творилось у тебя в голове, Бабуля? Ты не помнишь или не хочешь помнить детали, а они необходимы для того, чтобы история была достоверной. Ты забыла упомянуть о том, что в тот год, что ты переехала к Рейесам, праздновали столетнюю годовщину независимости Мексики, наступление «эры порядка и прогресса». Тогда, как и теперь, президент тратил огромные народные средства, чтобы поразить мир тем, какой «цивилизованной» – и европейской – страной стала Мексика. Ты могла бы сказать: «Помню, все здания, проспекты, площади, бульвары затопил свет маленьких, подобных жемчужинам, огоньков, делавший меня счастливой. Ты должна была заметить их на площади Конституции, на соборе, на Национальном дворце. Столица не выглядела столь великолепно со времен императора Максимилиана. Пока ты спала в кладовой при кухне и ела рис, пропитанный соком бобов, в столице строились новые удивительные общественные здания: почтамт в венецианско-флорентийском стиле, оперный театр из каррарского мрамора, затейливый, как свадебный торт. Был оплачен приезд представителей всех «цивилизованных» наций, и им каждую ночь закатывали банкеты, где импортному шампанскому и толстым стейкам не было конца. В значимых местах были установлены позолоченные статуи, дабы будущие поколения навсегда запомнили 1910 год. Каждый вечер, подобно маковым полям, расцветали фейерверки, шипели, и взметывались, и взрывались над твоими сумерками на крыше, а тем временем площади вибрировали от сентиментальных вальсов и помпезных военных мелодий.
Бабуля, ты всегда хотела рассказывать истории, а теперь, когда пришло время, ты молчишь. Как насчет 16 сентября, дня празднования столетия независимости? Парады, бои быков, родео, приемы, балы – все это в честь дня рождения дона Порфирио, а также Дня независимости Мексики. Индейцев и попрошаек прогнали с центральных улиц, чтобы они не портили вид. Тысячи пар брюк машинного производства раздали беднякам с тем, чтобы они носили их вместо белоснежных крестьянских штанов. Родителей босоногих детишек заставили купить им обувь или же заплатить огромные штрафы, девочек же из преуспевающих семей собрали для того, чтобы они усыпали розовыми лепестками путь, по которому проходил праздничный парад, возглавляемый фалангой индейцев в «национальных» костюмах.
Пышно разодетые приглашенные послы в пышно украшенных каретах ехали в сопровождении эскадрона гусар в парадной форме. За ними следовали мексиканские кавалеристы, восседавшие на украшенных кисточками лошадях, столь же гордых, как и всадники. Ты забыла о злосчастном Монтесуме, которого несли в золоченном паланкине шестнадцать покрытых потом infelices
[223], о задрапированных экипажах с chaparrita мексиканскими греческими нимфами в них. В руках у тех были свитки с удивительными словами – Patria, Progreso, Industria, Ciencia
[224], – вот только смысл этих слов не доходил до городских жителей, не умевших читать.
Тогда, как и теперь, люди голосовали за мир и тогда, как и теперь, никто не верил в то, что их голоса имеют хоть какое значение. Правительство, возглавляемое сьентификос, было убеждено, что наука сможет привести к появлению Теории Всего. Но Теории Всего пришлось подождать. С наступлением 1911-го в стране началась маленькая революция. И следующее десятилетие братья воевали с братьями, правителей свергали и заменяли их новыми, а солдаты оказывались то патриотами, то мятежниками.
Ну кто мог подумать, что мелкие стычки в деревнях что-нибудь да значат для девочки с кухни? Разве президент-диктатор Дон Порфирио не установил порядок и прогресс, выбирая сам себя президентом восемь раз во благо нации, и не облагородил мексиканцев до такой степени, что они стали врагами других народов, и мальчики вроде Нарсисо разве не лелеяли патриотические мечты о том, чтобы защитить Мексику от североамериканских захватчиков и умереть смертью героев, будучи завернутыми в мексиканские флаги, как это сделали «дети-герои» в Чапультепеке, молодые военные курсанты, что предпочли броситься вниз со стены крепости Мехико, лишь бы не сдаться в 1847 году наступающей американской армии. Он не мог знать, что к 1914 году морская пехота вновь захватит Мехико, а потом еще и в году 1916-м. К тому времени Нарсисо Рейес успеет осуществить собственное вторжение в Соединенные Штаты, эмигрировав в Чикаго. Но тут я сама забегаю вперед.
Подобно тому, как это происходит в фильме с Педро Инфанте Los tres García
[225], давай развернем камеру, словно испытывающего головокружение ребенка во время игры piñata, и обратимся к истории, которую ты не захочешь или не сможешь рассказать. Это случилось во время Трагической декады, когда президент Мадеро стал узником в своем президентском дворце. Некоторые солдаты были лояльны по отношению к президенту, другие встали на сторону мятежников, и миллионное население Мехико обнаружило, что попало под перекрестный огонь. На десять дней улицы превратились в поле сражения. Ну кто мог подумать, что столица окажется парализованной? Но жизнь всегда превосходит чье-либо воображение…
27
Как Нарсисо потерял три ребра во время Трагической декады
– Ты? Да ты еду не найдешь, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь. А она зависит!
– Если вы недовольны моими услугами, señora, то можете рассчитать меня.
– Я этого не сделаю. Ты должна мне за разбитый сервиз. А если считаешь, что можешь идти на все четыре стороны, не выплатив долга хозяйке, то поставь свечку апостолу Фаддею.
– Бога ради, оставь ее в покое, Регина, она совсем еще ребенок.
– Неделя. Мы были здесь заперты целую неделю. Словно крысы. Хуже, чем крысы. Я устала прятаться под матрасом. Как долго это может продолжаться? Ну кто мог подумать, что такое случится в столице? Да ни в жизнь… Ay, в мою голову словно вонзается machete
[226], когда стреляет эта пушка. Ну как можно спать в таком аду? И как, скажите на милость, мне накормить вас зубком чеснока и двумя помидорами? А это все, что осталось в кладовой. Но посмотрите только, как счастливо это дурачье! Любо-дорого. Одна играет бахромой шали, а другой – на пианино.