Школа, похоже, мало отличается от шахты. Издевки, синяки на коже Люси, вес такого множества глаз, устремленных на тебя, давит не меньше, чем темнота в шахте. И даже ту издевку, что Люси слышала в день выплаты жалованья, шахтеры передали своим детям.
Никакой разницы, пока не раздается звонок и они не входят в здание школы.
Кругом такой порядок, что у Люси щемит сердце. Столы, стулья, дощатый пол, грифельная доска, карты – все расположено ровнехонько. Чистая комната – просторная. Ни малейшего намека на пыль, вездесущую на территории. Окна из настоящего стекла в передней части класса сверкают, отчего кажется, будто первые несколько рядов купаются в масле. Дети сидят за столами по двое, оставляя передний и задний ряды незанятыми. Люси и Сэм стоят сзади, пока не входит учитель.
Говорят, что он приехал по длинной трудной тропе с востока. Но его тонкая белая рубашка загрязнилась бы в пути за считаные минуты, а золотые пуговицы потерялись бы или были бы украдены. Его костюм не годится для дороги или шахты, его можно надеть только в этом безукоризненном месте, куда он входит, называя учеников по именам. Девочки, которые плевались и толкались, теперь светятся, глядя на него, сидят, сложив руки. Его отношение к ним изменило их. Он целую минуту тратит на разговор с одним из мальчиков, а тот краснеет от такого внимания. Закончив разговор, учитель отправляет мальчика за свободный стол в первом ряду.
Это марш победы. Люси смотрит вместе со всеми остальными, как гордость удлиняет шаги мальчика.
Когда учитель подходит к Люси и Сэм, они видят, что его ботинки отполированы не хуже досок пола.
– Я слышал про вас двоих. Надеялся увидеть вас когда-нибудь. Добро пожаловать в мою школу, которая продвигает границу цивилизации чуть дальше на запад. Вы можете называть меня учителем Ли. Откуда вы?
Люси запинается, но добрый взгляд учителя придает ей мужества. Она рассказывает про тропу, которой они приехали с прежней шахты, но учитель отрицательно покачивает головой.
– Нет, я спрашиваю, откуда вы родом, дитя. Я много написал про эту территорию и ни разу не встречал никого, подобного вам.
– Мы родились здесь, – упрямо твердит Сэм.
Люси, догадавшись, говорит.
– Наша ма говорит, мы приехали из-за океана.
Учитель улыбается. Он сажает их за самый задний стол и кладет перед ними книгу. Она такая новая, что ему приходится приглаживать страницы, и Люси не может удержаться – склоняется над страницами, чтобы вдохнуть запах краски.
Когда она поднимает голову, учитель очень мягко говорит:
– Это не для того, чтобы нюхать или есть. Это называется «чтение».
Он показывает на буквы размером с половину его ладони.
Лицо Люси покрывается румянцем. Она читает эти буквы, потом буквы в следующей книге, потом слова в следующей, и в еще одной, книги становятся толще, а буквы мельче. Наконец учитель берет книгу у мальчика за первым столом. Он хлопает в ладоши, когда Люси прочитывает целую страницу, произнося слова, которых даже не узнает. Все головы в классе поворачиваются к ней.
– Кто тебя научил?
– Наша ма.
– Она, вероятно, очень особенная женщина. Вы когда-нибудь познакомите меня с ней. Скажи мне, Люси, что бы ты хотела изучать больше всего?
Никто никогда не задавал ей такого вопроса. Мозг Люси спотыкается о его значительность. Находясь в аккуратном закрытом здании школы, она вдруг вспоминает об открытых холмах, их бесконечных перекатах. О ба, который наказывал ей: «Не боись». Сколько здесь может быть книг? Она до этого момента даже думать об этом не отваживалась. Потом она вспоминает слово.
– Историю, – говорит она.
Учитель улыбается.
– «Тот, кто описывает прошлое, описывает и будущее». Знаешь, кто это сказал? – Он наклоняет голову. – Я. Я сам историк, и, может быть, мне понадобится твоя помощь – я пишу очередную монографию. А что ты, Саманта? Ты тоже умеешь читать?
Сэм смотрит сердито. Не отвечает. Ее загорелая кожа излучает молчание, которое сгущается с каждым вопросом, и учитель наконец сдается. Он оставляет Сэм за столом сзади и протягивает руку Люси. Они идут по проходу, все смотрят на них – Сэм тоже смотрит. Она переходит в ту часть класса, где солнечные лучи падают прямо на квадрат первого стола, и мальчик, сидящий за этим столом, высоко поднимает сгорбленные плечи, словно чтобы не видеть ее. Но на этом месте он не может ее не видеть. Никто не может не видеть ее. Он подвигается. Освобождает место для Люси.
* * *
– Он сказал, что мы одаренные, – сообщает Люси тем вечером, возя стейк туда-сюда по тарелке. Ма приготовила специальный обед, но Люси слишком переполнена впечатлениями, она говорит и не может одновременно жевать. Она не говорит о том, что учитель сказал это только ей. Она ни слова не говорит ни про школьный двор, ни про молчание Сэм за столом в последнем ряду. – Он хочет познакомиться с тобой, ма. Он сказал, что ты тоже наверняка необыкновенная. – Ма замирает, держа в руках половник. Лицо ее чуть-чуть розовеет. – Он со всеми нами хочет познакомиться. И он хочет давать мне отдельные уроки. Он сказал, что там, на востоке, есть люди, которые хотели бы узнать обо мне, и, может быть, я смогу поехать с ним, когда он в следующий раз будет говорить с…
– Не нравится мне это, – говорит ба. Он тоже не прикоснулся к стейку. Он корчит гримасу, глядя на обугленное мясо. – Что это за учитель, который сует свой нос в чужие дела?
– Он пишет историю, – говорит Люси, а Сэм добавляет: – Любопытный.
– Не вижу ничего плохого в том, что учитель интересуется происхождением девочек, – говорит ма. – Гао суво
[35], о чем еще спрашивал учитель?
– Мы сами можем обучить девочек, – говорит ба. – А не какой-то чужак со своим враньем. Фэй хуа
[36]. Я почти решил прекратить это.
Но учитель ничего не врал. Он писал истории, и их печатали в книгах. Руки Люси впитали их запах. Даже куриный помет бледнеет в сравнении с этим запахом.
– Они научатся чему-то иному, не похожему на добычу угля, – говорит ма.
Молчание заполняет комнату. В шахте молчание смертельнее землетрясения или огня. Оно предшествует притоку рокового газа, невидимого и не имеющего запаха, его единственная примета – тишина.
– Мы не углекопы, – говорит ба.
Ма смеется гортанным смехом, полным предчувствия опасности.
– Мы… – ба обрывает себя. То слово, которое он подготовил, не может быть произнесено. Оно было запрещено в их семье два года назад, когда ма настояла на ином образе жизни. Ба не произносит его, но они, все четверо, чувствуют его весомость. «Ты просто чувствуешь это», – говорил ба Люси много лет назад, когда обучал ее лозоискательству. Когда он еще мог называть себя золотоискателем.