Кто они такие - читать онлайн книгу. Автор: Габриэл Краузе cтр.№ 59

Откуда ты это взял? Кому ты собираешься это продавать? Где ты собираешься это продавать? И дальше в том же духе – ни на один из этих вопросов я отвечать не собираюсь. Брат раз за разом поясняет ей это. Мне это напоминает случаи из детства, когда у нас с братом были всякие секретные приколы и мы смешили друг друга, если нам случалось выбесить маму, и она нас наказывала.

В какой-то момент она мне говорит, что этим я гроблю чужие жизни. Чьи жизни? – спрашиваю я. Молодых людей, отвечает она, и мы с Дэнни смеемся. В итоге мне все это надоедает, мама меня раздражает, как может раздражать только пожилая мама, исполненная любви и нелепых убеждений. Я перебиваю ее и говорю, извини, но к чему все это?

Мама поворачивается к отцу и говорит, я нахожу это очень досадным и неправильным, что мне приходится заниматься этим единолично. Неужели тебе нечего сказать своему сыну? Она говорит это в своей обычной, агрессивной манере, совершенно забывая о том, что это ей понадобился этот драматичный цирк.

Отец поворачивается в мою сторону. Я очень огорчаю, начинает он, но мама его перебивает. Огорчен или огорчаю? Мы с Дэнни такие, ну, зачем ты так? Она говорит, но я не понимаю, что он имеет в виду. Я говорю, тата, продолжай, пожалуйста. Я не могу принять, что кто-то в моей семье вовлечен в криминал, особенно мой сын, кто талантливей всех, кого я знаю, кто может делать столько вещей в искусстве, а тебе выбирать продавать наркотики. Я знаю, как тебя трудно найти работа – найти работу, говорит мама и принимается объяснять ему по-польски, что не так с его грамматикой.

Сказав все, что хотел, он смотрит на меня и говорит легким, добрым голосом, теперь все, тебе надо идти куда-то, да? Я киваю и встаю. Время позднее, ночь набивает брюхо улицами и крышами, мамино лицо – зубчатый камень, и мне не хочется оставаться здесь.

Я иду в прихожую, надеваю кеды «Найк» и куртку, и беру спортивную сумку с девятью зедами сыра в пленке. Когда я спускаюсь по лестнице к выходу, из кухни показывается отец и быстро зовет меня, Гэбри, и я поворачиваюсь. Он протягивает мне коробку сладких пирожков. Тебе и твоим друзьям, говорит он с улыбкой, а глаза словно капли серебра под бровями, подкрученными по краям, словно у мультяшного злого колдуна. Спасибо, тата, говорю я и улыбаюсь. Я расстегиваю сумку и кладу коробку с пирожками на завернутую в пленку дурь, прижимая поплотнее.

Я выхожу на улицу и начинаю тихо плакать – лицо кривится, все плывет, – и не могу понять, то ли мне грустно, то ли я просто заметил, как безгранична любовь отца ко мне, пусть даже она наталкивается на что-то ужасное. Я подхожу к автобусной остановке и никак не могу успокоиться, дыхание дрожит во рту, и я медленно выдыхаю, утирая лицо рукавом и злясь на себя, типа, хватит сопли на кулак наматывать, что с тобой, соберись – автобус уже на подходе, и мне нужно ехать в ЮК и избавиться от хавки.

Добравшись до Блейк-корта, я вижу новые сиреневые фонари, взбегающие до самой крыши, словно в каком-то бредовом трипе, весь этот мрачный бетон подсвечен сиреневым, с глубокими тенями. Шозахуйня, думаю я, нажимая звонок дяди Т, и он впускает меня.

Дверь на защелке, и я закрываю ее за собой и кричу, йо-йо-йо, поднимаясь по лестнице. Здоров, Снупз, кричит дядя Т, и я вхожу в кухню. С ним его давний друган, Генерал Искра. Они сидят за стеклянным кухонным столом: дядя Т в этом старом офисном кресле, которое он подобрал за домом, так что может кататься по кухне, когда неохота вставать к раковине или холодильнику – артрит в обоих коленях от многолетней работы штукатуром без защитного снаряжения, – и напротив сидит Искра, под выцветшим постером Боба Марли, на который все время палит солнце из окна. Они курят большие косяки без пяток, скрученные из королевской «Ризлы» на ямайский манер. На пальцах Искры толстые золотые перстни с печатками, от косяка отлетают пепелинки, сливаясь с ночью в его густой шевелюре.

Ты меня спасаешь, говорю я дяде Т, расстегивая сумку. Снупз, в любое время, как нужно будет сплавить хавку, сразу иди ко мне, говорит дядя Т. Я даю ему коробку сладких пирожков, и он спрашивает, мне? Я говорю, ну да, батя, с Рождеством, и он говорит, ну спасибо, сын, я прям щас один съем, и открывает коробку. Я достаю из сумки девятку и начинаю разворачивать.

На столе раскрыта «Килберн-Таймс», кое-где присыпанная пеплом, и Искра говорит, какую поебень не напишут, видал эту бабу, Джеки Сэдек, а дядя Т ему, кого? Я сейчас тебе читал, говорит Искра, она глава муниципальной службы в Бренте, которая решила навести тут порядок. Послушай, что говорит: «Южный Килберн должен быть чудесным местом, отсюда ужас как удобно добираться до Центрального Лондона и столько зелени – здесь есть все, что только можно», и Искра начинает смеяться – ха-ха-ха, – и смех переходит в гортанный кашель. Дядя Т говорит, Южный Килберн? Она говорит про Южный Килберн? Она-то говорит. Я говорю, ага, раз где-то много зелени, тебя точно не пристрелят и не почикают, и торчков тут быть не может, верно же? Но ты послушай, говорит Искра. Когда ее спрашивают, куда ушли пятьдесят миллионов фунтов, которые правительство выделило муниципалитету на благоустройство района – дядя Т восклицает, пятьдесят миллионов? Пятьдесят миллионов? Искра продолжает – когда ее спрашивают, куда ушли деньги, она говорит, что не уверена, но чувствует, что теперь «единственный путь – это наверх». Шо за поебень, говорит Искра, откладывая газету. Ну, им придется что-то предъявить на это, так жеж? говорит дядя Т. Для этого они, наверно, и повесили на дом эту сраную гирлянду. Я говорю, ага, я видел, когда подходил, за каким это хуем? Я слышал, муниципалитет сымет их через неделю, говорит дядя Т.

Я стучу в кулак дяде Т и Искре и отчаливаю. Увидимся, Снупз. Выйдя из подъезда, я попадаю под дождь и вижу в черных лужах сиреневые отсветы. Я натягиваю капюшон и иду домой.

Мы с Капо на хазе, считаем деньги. Пальцы Капо двигаются механически, раз за разом, словно он подвис, и этот момент повторяется снова и снова. Весь в деле. Говорит, смотри, чтобы каждая бумажка была королевой вверх, складывай все в одну сторону. У тебя должны быть стандарты, говорит он. Большая часть лавэ все равно уйдет к поставщику, поскольку Капо получил всю свою хавку в кредит. Думаю, хочет произвести впечатление. Мы отделяем полтинники от двадцаток и десяток, чтобы каждая стопка в тысячу фунтов была из одинаковых банкнот. Пьем только воду из бутылок, так как кухня засрана, кишит тараканами, и каждые полчаса кто-то из нас распыляет «Фебриз» в прихожей и на входную дверь. Коробки с амнезией закатаны в пленку, чтобы не пахнуть, но некоторые мы вскрываем для малых заказов – по полкоробки и по девятке – и снова заворачиваем в пленку. Каждый раз, как мы вскрываем коробку, оттуда шибает духан, оккупируя весь воздух в комнате. К тому же мы и сами дуем шмаль, затыкая щель под дверью скатанным полотенцем и открывая настежь окна – ухищряемся, как можем – на всякий пожарный. На диване, где сидит Капо, самурайский меч.

За все время, что я в наркобизнесе, я впервые вижу столько дури. Двенадцать пачек – двенадцать кило – словно плотные целлофановые подушки, набитые темно-зелеными шишками. Это на сегодня самая большая партия – бизнес Капо цветет и пахнет, и поставщик знает, что получит свои деньги. В этом фишка Капо. Все знают, на него в этом деле можно положиться. Мы подсчитали весь хлеб, и вышло сто двадцать пять косарей. Сто двадцать пять тысяч фунтов наличкой. Я думаю, во скольких местах, в каких моментах и руках побывали эти бумажки. Теперь же они сложены в пачки, перетянутые зелеными, синими, желтыми и красными резинками, и убраны в хозяйственную сумку Сэлфриджес. А если прибавить стоимость дури, выйдет больше двухсот косарей. Мой семья никогда не знала таких денег. У меня голова идет кругом. Когда мы брали хавку у дилера в Восточном Лондоне, мы увидели большой рекламный щит на одном здании перед самым Стрэтфордом. На щите не было рекламы, только надпись большими черными буквами на белом фоне: «Извините! Стиль жизни, который вы заказали, в настоящее время недоступен». Капо говорит, что хочет достать квартиру в Хакни, чтобы устроить там хазу, но Хакни ужасно облагородили. Я говорю, братве в Хакни нужно почаще палить, чтобы не поднимали цены на жилье, и мы смеемся. Но я это серьезно.