Она гладила его волосы, трогала восковые руки. Отец Костика стоял молча, у него все дрожало: губы, руки, все тело. Поникшую Ленку держали под руки Катя и еще какая-то девчонка.
Джага что-то сказал слободским, самым рослым. Те освободили Андрею место возле гроба. Вместе они подняли Костика. Гроб был тяжелый. После бессонной ночи Андрея качало.
Духовой оркестр заиграл «Школьный вальс». В толпе послышался негодующий ропот: «Сами убили – сами хоронят» и что-то еще в том же духе. Слободские делали вид, что не слышат.
Андрей боялся покойников. Но на кладбище заставил себя рассмотреть друга. Лицо восковое, губы синие, волосы редкие. «И я мог бы вот так же лежать», – подумал Андрей.
Он поднял глаза и увидел в толпе Толяна, а рядом с ним Петра Палыча. Майор стоял нахохлившись, в какой-то куцей курточке. «Его-то зачем сюда принесло? – подумал Андрей. – Надо же, все ему интересно».
Наступил момент прощания с покойным. Родственники целовали Костика в лоб, ребята просто склоняли головы.
Неожиданно толпа пришла в легкое движение. Кто-то протискивался к гробу. Люди расступились. Это был Адам. Он сказал, обращаясь к родителям Костика:
– Уважаемые, все мы знали Костика, все мы уважали его. Он был еще молод, но это был настоящий мужчина, настоящий воин. Его убили по-воровски, исподтишка. Прошу вас, не верьте, что к этому имеют отношение чечены. Это не так. Мы знаем, кто убил Костика и какие для этого были причины. Со всей ответственностью заявляю: кара настигнет этих шакалов.
Адам вручил родителям Костика пухлый конверт с деньгами. Джага и все слободские стояли с отрешенными лицами, глядя прямо перед собой. Адам обвел их ледяным взглядом и отступил в толпу. Гроб стали опускать в могилу. Оркестр снова заиграл «Школьный вальс».
Поминки проходили в ресторане. Слободских и центровых разделяли только массивные колонны. Ничто не мешало крутой разборке. Но милиционеры контролировали ситуацию. Фойе было забито кокардами. Несколько «воронков» стояло наготове у входа в ресторан.
Андрей, Димка, Толян и Генка сели отдельно от всех, за накрытый служебный столик. Все было ясно: что пить, чем закусывать. Но Любаша все же подлетела. Она оперлась рукой о стул, на котором сидел Андрей. Ее грудь чуть не вывалилась ему на тарелку.
– Мальчики, здравствуйте, меня зовут Люба. Может, еще чего принести?
Генка ответил тоном завсегдатая:
– Люба, если что понадобится, мы тебя позовем.
Димка шепнул Любаше, показывая глазами на Андрея:
– Ну как он тебе?
Любаша томно вздохнула. Андрей чувствовал, как наливается краской.
– Ей уже не нужны подарки, – шепнул Димка. – Она смотрит на тебя, как мужик на юную девственницу.
Любаша сказала Андрею:
– Если хочешь, можешь проводить меня. Мы сегодня закроемся раньше. В половине десятого подходи.
– Ладно, – буркнул Андрей.
Первые полчаса слободские вели себя так, как и подобает на поминках. Но потом забыли, для чего собрались. Стал слышен смех, мат, пьяные выкрики.
Центровые, как по команде, встали и вышли из ресторана.
– Нам тоже пора, – сказал Андрей.
Толян сказал, что Петр Палыч приглашал на стерляжью уху. Друзья пошли в Новостройку. Возле своего дома Андрей увидел младших братьев. Похоже, они его поджидали. Славик, захлебываясь от волнения, сообщил:
– Письмо пришло из Ленинграда. Мы открыли, а там вот что.
Он протянул фотографию. Андрей глянул и обомлел: Леночка! Сомнений быть не могло. Она как две капли воды была похожа на отца. Андрей поскреб в затылке. Ну и дела!
– У нас, оказывается, есть сестренка, – хихикнул Славик, переглядываясь с Валеркой. – А мы и не знали.
– Вообще-то распечатывать чужие письма нехорошо, – строго произнес Андрей.
Мальчишки виновато переглянулись.
– Что думаете делать?
– Мы у тебя хотели спросить, – сказал Славик.
– Заклейте конверт и бросьте в почтовый ящик.
Анна Сергеевна увидела Андрея в окно. Вышла из подъезда.
– Зайди, поешь.
– Я сыт, – отозвался Андрей.
– У нас Зинаида Гордеевна. В кинг играем. Может, составишь компанию?
– Нет, спасибо. Ты же знаешь, я не люблю карты.
– Отец хочет уладить отношения, – сказала мать. – Не отказывайся, это нехорошо.
– Пойдем домой, Андрей, – взмолился Славик.
И Валерка повис на руке.
– Пойдем!
В семье была традиция – весело проводить выходные дни. Отдыхать после трудовой недели на полную катушку. Мать еще со среды начинала что-то готовить, чтобы в субботу стол ломился. Судья Щукина приходила с бутылкой водки, которую ставила перед собой и сама же выпивала. Она сидела с багровым лицом и отвислыми щеками. Гладко зализанные жидкие волосы со следами перхоти сосульками свисали по вискам. Пепел с папиросы падал прямо в тарелку.
Похоже, отец нервничал не меньше Андрея. Подвинул ему портсигар.
– Кури.
«Что делается!» – подумал Андрей.
Он сбился со счету, сколько раз отец порол его за курение. И вот на тебе, амнистия.
– Спасибо. Ты же знаешь, я курю сигареты.
– Можешь взять портсигар. Дарю, – сказал отец.
Портсигар был серебряный, тяжелый. Таскать его в кармане было неудобно. К тому же сигареты в портсигаре не носят.
– В честь чего такая милость?
Отец насупился. Ему не понравилось, что сын кочевряжится.
– Надеемся, что все поймешь, – сказала мать.
– Что я должен понять?
– Что никто тут не желает тебе зла.
Андрей закурил сигарету. Подумал: как бы не поперхнуться. Образовавшуюся паузу заполнила судья Щукина. Спросила, глядя Андрею в переносицу:
– Небось был на похоронах Громова?
– Был.
– Ну и что ты об этом думаешь?
– О чем об этом?
– О его смерти. Помнишь, я тебе говорила – не связывайся с ним?
– Костик был нормальный парень, – мрачно бросил Андрей.
– Ну, это на твой взгляд. А у нас на него другая информация. Твой Костик по кличке Гром был такая же шпана, как и другие слободские.
– Но он же отшился от них, – возразил Андрей.
– Отшился, когда замаячил срок. Даже бокс бросил. А до этого что вытворял? Сколько от него пострадавших, знаешь? Перевелся в вашу школу, как агнец невинный. Мол, в старой школе ему мешали учиться плохие ребята. Он – хороший, остальные – плохие, слышали мы эту песню.