– У тебя будет много баб. Многих ты забудешь. Но меня будешь помнить всю жизнь, – сказала Любаша, когда они совсем упарились и решили передохнуть.
Андрей молчал.
– Ты когда-нибудь купишь мне цветы? – прошептала Любаша. – Все-таки я первая твоя женщина.
– Куплю, – пообещал Андрей, прикуривая сигарету.
Любаша махнула рукой.
– Врешь! Я у тебя на раз. Будешь домогаться своей немочки.
Андрей удивился, как тонко вычисляет его Любаша. Действительно, мстительное чувство к Кате испарилось. Лежа с горой теста, он мечтал сейчас о тонкой фигуре немочки.
– Дай затянуться, – буднично попросила Любаша. Потом сказала: – Мой тебе совет. Будь всегда такой, как сейчас: ленивый и неторопливый. Все бабы будут твои.
– А кто живет за стенкой? – повинуясь внезапной догадке, спросил Андрей.
– Зван с матерью, – спокойно отозвалась Любаша.
– Ты и у него была первой?
– Он меня кайфовочкой звал. А ты что, ревнуешь?
Андрей рассмеялся.
– Оказывается, мы почти родственники.
– А вы правда чем-то похожи, – сказала Любаша. – Только он по натуре начальник. В школе старостой класса был. В самодеятельности выступал, пел. У него ж отец – артист. Приехал сюда на гастроли, заделал его и укатил.
– Зван злится на отца?
– Не то слово. Зван понимает, что у него в каждом городе то ли брат, то ли сестра. Он своего папашку осеменителем зовет. Ну что мы все не о том? Гаси сигарету, иди сюда, – маняще прошептала она.
И вдруг замерла, насторожилась, вскочила с постели, подбежала к окну, посмотрела в щель между шторами и запричитала:
– Батюшки, что делается! Быстро одевайся!
Андрея как ветром сдуло с постели. Но он никак не мог найти свои штаны. Любаша нашла.
– Вот, надевай.
Они выскочили из дома и обомлели: перед Дунькиным клубом при свете фар шла битва. Слободские с матюгами и воплями отражали чей-то натиск. На рукавах у нападающих были белые повязки. В руках – метровые арматурины. Обычное оружие слободских теперь било по ним самим. Людей в повязках было не меньше сотни, в основном не пацаны, а взрослые мужики.
– Это чечены, – сдавленно проговорила Любаша. – Не выходи из темноты, – предупредила она Андрея.
Показалась белая «Волга». Машина остановилась рядом с домом, где жила Любаша. Из нее вышел Адам. Он что-то говорил своим по-чеченски. Потом вполголоса сказал по-русски:
– Они хотели войны – они ее получили. Война нам только в кайф. Облейте этот гадюшник бензином и сожгите, – приказал он кому-то.
Через несколько минут Дунькин клуб был объят пламенем.
– Давайте по машинам, – скомандовал Адам.
Центровые растворились в темноте. Стали слышны стоны и ругательства слободских. Кто-то вызвал «скорую помощь» и пожарных. Фары высветили место битвы. Одних только лежавших без движения было не меньше полусотни.
Любашу била нервная дрожь. Она сказала сквозь слезы:
– Хоть уезжай из города. Зван выйдет – знаешь что начнется?
Медвежатники
Была теплая июньская ночь. Ребята сидели у костра на берегу Иртыша и, отмахиваясь от комаров, жарили шашлыки из стерляди.
Со времени побоища в Слободке прошло почти два месяца, до вручения аттестатов зрелости оставались считанные дни, а Генка так и не раскрыл секрет сейфа. И теперь оправдывался:
– Я не могу делать одновременно два дела. Что нужнее: пушка или сейф?
Мишка вопросительно глянул на Андрея и выдохнул:
– Конечно, сейф.
– Тебя не спрашивают, – отрезал Генка.
– Сейф, – сказал Андрей, жалея Мишку.
– Сейф мне не по зубам, – признался Генка.
– А пушка? – спросил Андрей.
– Пушка – запростяк, – похвастал Генка. – На днях испытаем.
Андрей наелся и лег на спину. Земля была теплая. Где мало леса, всегда земля теплее. На небе желтела молодая луна, мерцали звезды. «Все-таки интересно, где живут существа, с которых все началось на Земле?» – думал Андрей. Он никак не мог смириться, что человек произошел от обезьяны. Родство с мартышкой оскорбляло его достоинство.
В последнее время он все реже думал о Кате. Он заставил себя забыть о ней и гордился этим. Отчасти в этом помогла Любаша. Она утоляла его постоянный голод. Андрей уже приходил к ней, как к себе домой. Слободские его не трогали. В городе вообще царило затишье. Так всегда бывало после убийства или большой кровавой драки. Зван, Жгучий и Волдырь до сих пор парились в СИЗО. Непонятно, на что надеялись следователи. Заставить слободских хоть в чем-то сознаться было невозможно. Все чаще поговаривали, что их выпустят.
После побоища в Слободке не осудили ни одного чеченца. Молва объясняла это тем, что они никого не забили насмерть. Гулял также слух, что чеченцы купили милицию или элементарно запугали следователей. Но говорили также, что чехам все сходит с рук до поры до времени. Рано или поздно эта лафа кончится, как это однажды уже было – то ли в Аркалыке, то ли еще где-то в Казахстане. Там возмущенные аборигены крепко отметелили чехов и выгнали в степь. С обеих сторон было много жертв.
Жизнь можно было бы назвать безоблачной, если бы не одна каждодневная неприятность. Отец устроил Андрея чертежником в производственный отдел. Работа непыльная. Хотя оказалось, циркуль и рейсфедер куда противнее лопаты и кувалды. Андрей сидел за кульманом, как раб на цепи. Но хуже всего было то, что мать отбирала в получку все деньги, а потом выдавала, как милостыню, строго на кино и сигареты.
Андрей поднялся, подбросил в огонь сушняка и спросил:
– Мишаня, чем думаешь заниматься?
– Когда отсижу срок? – равнодушно отозвался Мишка.
– Считаешь, нас посадят?
– Конечно. Не за это дело, так за другое, – спокойно ответил Мишка.
– Ты что, в натуре не боишься сесть? – спросил Генка.
– Какая разница: боишься – не боишься. Конечно, не хотелось бы.
– Может, наплюем на эту затею? – осторожно предложил Генка.
– Лично я уважать себя перестану, если откажемся, – твердо сказал Мишка.
– Сейф можно только взломать, – лениво процедил Генка.
– Что ж молчишь? – возмутился Мишка.
– Надо дрелью работать. Это знаешь какой шум? А если сторожа появятся? Убивать их, что ли, из-за ваших долбаных аттестатов? – сказал Генка.
Андрей поднялся.
– Ладно, пошли проверять донки.
Донок было девять, и на каждой била хвостом небольшая стерлядь.
– В тюрьме не порыбачишь, – заметил Андрей.