Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 65

– Ты представляешь, сколько мог бы приносить стране такой волшебный пейзаж? – спросила Елена.

– Туризм для нас не является приоритетом, – ответил Франк. – Мы больше ориентируемся на развитие промышленности, способной создать рабочие места, – сталелитейной, нефтехимической. Вот что будет содействовать подъему страны.

– У меня на родине вся экономика находится под контролем государства; для тяжелой промышленности это вполне естественно, но вот с легкой – просто беда. Мы проводим отпуска в Венгрии; поскольку это коммунистическая страна, нам не нужны иностранные паспорта. Зато там есть все, что душе угодно: бутики, бары, маленькие ресторанчики, а в магазинах и на рынках – овощи и фрукты, рыба, мясо и колбасные изделия всех сортов, каких у нас в Чехословакии в глаза не видели; я уж не говорю о джинсах, майках и прочих чудесных вещах. По вечерам на берегу озера Балатон устраивают балы, танцуют чардаш, слушают музыку; в некоторых кинотеатрах показывают западные фильмы; и все стремятся провести там хотя бы неделю-другую. Венгры живут туризмом, им повезло больше, чем нам. Главное отличие в том, что в венгерских ресторанах с посетителями обращаются вежливо, стараются угодить, тогда как у нас подают одно-единственное «дежурное» блюдо; оно стоит недорого, но вкус отвратительный.

– Я смотрю, ты восхваляешь капитализм.

– Пойдем купаться, давай воспользуемся здешним социалистическим раем.

У Франка и Елены было почти все для счастливой совместной жизни, не хватало только одного – откровенности: Франк не хотел признаться, что он беглец и возвращение на родину ему навсегда заказано, разве что он решит закончить там свою жизнь в тюрьме; Елена скрывала, что ненавидит коммунизм и его приспешников и мечтает лишь об одном – попасть во Францию и получить там политическое убежище. Они инстинктивно умалчивали об этих проблемах, грозивших разрушить их общее будущее, полагая, что ложь умолчания не такой уж великий грех – достаточно выражаться тактично и вежливо, соблюдая видимость согласия. Таким образом, каждый из них скрывал некую тайну, которая не сулила их отношениям ничего хорошего, будучи раскрытой, а напротив, привела бы к любовному краху; каждый боялся, что, разоблачив себя, обратит другого в бегство.

И, поскольку каждый знал, что обманывает другого, это положение вещей заставляло их обоих быть особенно предупредительными, так что внешне они казались прекрасной, дружной парой. Недаром говорят, что любовь зиждется на незнании.

Франк успешно играл роль скромного героя, взвалившего на себя тяжкую миссию – исправить ошибки отцов, посвятить свою жизнь беспощадной борьбе с империализмом и колониализмом, принесшими человечеству столько несчастий, и восстать против власти денег, которую восхваляли детям в школах как основу жизни в обществе и которая была на самом деле величайшим бедствием для человечества. Чтобы подкрепить примером свои убеждения, он упоминал иногда об интербригадах, которые сражались в Испании и потерпели поражение из-за глупости и разногласий. Подобные рассуждения убеждали Елену в правильности ее выбора: она не ошиблась, сблизившись с этим молодым французом-идеалистом; конечно, это нельзя было назвать своей первой и последней любовью, но Франк ей очень нравился. Свою единственную любовь она оставила в Праге и знала, что им уже не суждено встретиться, потому что она никогда не вернется на родину. Разрешение покинуть Чехословакию получила только она одна: ни ее возлюбленному, ни ее родителям никогда не выдали бы выездную визу – они служили некоторым образом заложниками, гарантирующими ее возвращение в страну. Но Елена поставила крест и на родных, и на своей единственной любви, выбрав свободу.

Теперь Франку предстояло служить ей проводником в мир свободы, поскольку обратный путь был невозможен.

Итак, если исключить двойное умалчивание о своих тайнах, Франк и Елена прекрасно ладили друг с другом, очень много работали – она в больнице «Парнэ», у Люсьена, он в своем институте – и регулярно встречались только тогда, когда Франк бывал в столице; однако он без конца разъезжал по стране, а у нее был скользящий график работы. Елена несколько раз заводила речь о том, чтобы переехать в его огромную квартиру на улице Жерико: «Тебе это было бы выгодно, разве нет? Да и я могла бы сэкономить на своей квартплате, если бы мы сложились, – очень уж мало я получаю. Кроме того, я могла бы вести хозяйство и заботиться о тебе». Дважды Франк уклонялся от решения, но на третий раз уступил, сказав: «Ладно, перевози ко мне свои вещи». Таким образом, Елена поселилась у него. Они походили на новобрачных. Теперь их жизнь омрачало только одно: Елена непременно хотела готовить еду, хотя у нее начисто отсутствовали кулинарные способности.

В воскресенье, 21 июля 1963 года, ближе к полудню, в дверь позвонили. Елена открыла: перед ней стоял Марсьяль, дрожащий, перепуганный. Он хотел поговорить с Франком.

– Но Франк в Тебессе или где-то еще в тех местах.

– А когда он вернется?

– Через неделю или больше. Он никогда не знает точно. Позвони завтра в институт, они тебе скажут.

– Ну, тогда мне крышка!

Елена впустила его в гостиную, и Марсьяль рухнул на стул, у него тряслись губы. Она принесла анисовку, он залпом выпил две рюмки, одну за другой, и рассказал о своем несчастье. Этим утром он, как всегда, наводил порядок в витрине своего магазина, как вдруг появился алжирец, которого он знал только в лицо, бывший офицер ФНО; войдя, он осмотрел все полки так, словно оценивал товары, объявил, что теперь этот магазин принадлежит ему, и выложил на прилавок пачку документов, которые Марсьяль должен был подписать. На сборы ему оставили одни сутки. В случае отказа офицер пригрозил обратиться к комиссару полиции – преданному другу партии, сообщить, что Марсьяль был членом ОАС, что он скрывает это с намерением совершить теракт, и его немедленно арестуют. В заключение офицер намекнул ему на то, как полиция поступает с бывшими оасовцами. Их спускают в подвал и как следует обрабатывают; они могут вопить сколько угодно, этого никто не услышит, и они никогда не поднимаются обратно. Так что для него же будет лучше, если он подпишет документы и быстренько уберется отсюда к себе на родину.

Елена была потрясена; она и представить себе не могла, что подобные методы возможны в этой стране. Она решила было позвонить в Институт, но, поскольку они с Франком не афишировали свои отношения, не знала, удастся ли ей связаться с ним.

– Нет, не стоит, все кончено. Если бы Франк был здесь, он еще, может, обратился бы за помощью к нужным людям, но теперь уже слишком поздно. Лучше я подпишу бумаги и постараюсь хоть что-нибудь выговорить. А завтра поеду в Медеа к матери, заберу ее, мы сядем в самолет и вернемся во Францию, как все прочие.

Марсьяль уехал на рассвете, но Анжела не захотела и слышать об отъезде из страны: она здесь родилась, и пусть ей даже не удастся операция на глазу, пусть она больше никогда не увидит родного сына, – тем хуже, но она предпочитает прозябать на этой земле, которую так любит и где чувствует себя дома, чем ехать на чужбину, где вокруг одни незнакомые. Тут она дружит с немногими оставшимися французами, да и с арабами тоже, и тут ей не страшно умереть – все-таки она прожила хорошую жизнь. После двухчасовых попыток переубедить мать – а Марсьяль, надо признать, пустил в ход даже запугивание и угрозы – ему пришлось сдаться; он обнял Анжелу, безуспешно пытаясь скрыть слезы, она отдала сыну дорогие украшения и бо́льшую часть сбережений, в которых уже не нуждалась, он начал отказываться, но мать настояла, и ему пришлось уступить. Потом он заехал в обитель Божьей Матери Атласской, и брат Люк дал ему слово, что будет навещать Анжелу дважды в неделю; Марсьяль вручил ему половину материнских денег и вернулся в столицу. На следующий день он подписал договор о продаже магазина, забрал оттуда кое-какие мелочи, запихнул вещи в два чемодана и, бросив свой «мерседес» на стоянке аэропорта Мезон-Бланш, сел в «Каравеллу»; ему было грустно улетать, не попрощавшись с друзьями, но делать нечего – такова сегодняшняя жизнь.