Земли обетованные - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 117

– Это как минимум.

Игорь двое суток ехал на поезде в Волгоград, где жила его дочь. Виктор отговаривал его от поездки, которая могла обернуться новым разочарованием, но Игорь твердил: «Это моя дочь, я хочу с ней увидеться». Тогда Виктор разузнал ее адрес. Выйдя с вокзала, Игорь спросил дорогу, и ему посоветовали сесть на трамвай, но у него так затекли ноги, что он решил идти пешком. Пересек весь город, разрушенный во время одной из величайших битв в истории, однако не увидел никаких следов сталинградской трагедии, за исключением памятника – гигантской статуи, самой высокой в мире, которая недавно была торжественно открыта и возвышалась над городом, полностью восстановленным в своем довоенном виде. Дойдя до храма Святого Николая Мирликийского, Игорь понял, что заблудился, и сел на скамейку. Прав ли он, желая встретиться с дочерью, для которой это наверняка станет серьезным потрясением? Людочке исполнилось пять лет, когда он в одночасье покинул Ленинград, а сейчас ей уже двадцать пять. Что значил для нее отец? Не будет ли у нее такого же отторжения, как у Петра? Вообще-то, она ни разу не написала ему, пока он отбывал срок. Игорь подумал, что на вопросы, которые так давно его мучают, он сможет получить ответы именно сейчас или уже никогда.

Он подошел к ее дому – опрятному трехэтажному зданию, поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Ему открыл атлетического вида мужчина. Василий работал в пожарной части и дежурил по ночам в городском театре; он сразу понял, что перед ним Игорь.

– Когда мы с Людой познакомились, она сообщила мне, что вы пропали без вести, и я подумал, что вы умерли. Пять лет назад она узнала от матери о вашем возвращении, аресте и приговоре, но говорить со мной об этом не хотела.

Он рассказал, как они познакомились на танцах, 1 мая. Люда сказала, что ей восемнадцать лет, хотя на самом деле едва исполнилось шестнадцать, но узнал он об этом слишком поздно – когда уже влюбился; все было непросто – ведь он был на десять лет старше, а она не желала выходить замуж, иметь детей, и он не мог понять почему… Василий предложил Игорю чаю, но тот не хотел ждать и спросил:

– А если я сам зайду к ней на работу?

Василий объяснил, как найти школу, и начал описывать Людмилу:

– Она брюнетка, невысокая…

Игорь перебил его:

– Это моя дочь, я ее узнаю.

Матери, ожидавшие своих детей, стояли у ворот и разговаривали; некоторые поздоровались с ним. Прозвенел звонок, и из школы гурьбой повалили дети. Игорь обратил внимание на двух молодых брюнеток, которые вышли вслед за школьниками; им было лет двадцать пять; он впился глазами в их лица, словно пытаясь уловить свои черты, но ничто не привлекло его внимания, и они прошли мимо, почти не заметив мужчину, который так настойчиво их разглядывал. Игорь продолжал смотреть на выходящих учителей, хотя они были гораздо старше, как вдруг услышал сзади: «Папа?» Игорь обернулся: перед ним стояла Людмила; он подошел ближе, разглядывая это совсем не знакомое ему лицо; несколько секунд они изучали друг друга; она подняла руку, коснулась его щеки. И спросила: «Это ты?»

У дочери не было претензий к Игорю, она не держала на него обиды за то, что он уехал, бросив ее пятилетнюю, – такова жизнь. И ничего не помнила о нем, как будто у нее никогда не было отца. Надя уничтожила все фотографии Игоря: снимки их свадьбы, поездки на Ладогу во время отпуска, рождение сына. Абсолютно все.

Одежда Игоря, его личные вещи исчезли, не оставив никаких следов его существования. Одновременно прервалась всякая связь с отцовской родней – прежде всего с бабушкой Ириной. Дома об отце никогда не говорили. У Люды с детства развилось это шестое чувство, присущее каждому советскому человеку: вовремя понять, о чем нельзя говорить и какие опасные вопросы нельзя задавать, чтобы жить спокойно. Поэтому ей ничего не требовалось объяснять. Она не говорила об отце, он был тайным, спрятанным в самом дальнем уголке ее сознания немым вопросом, и она знала, что потребуется много времени и терпения, чтобы получить на него ответ.

Они с Игорем зашли в кафе, взяли по стакану чая, и она засыпала его вопросами. Игорь отвечал, не стараясь выставить себя в выгодном свете, он говорил то, что считал правдой.

– Я рада, что вижу тебя; знаешь – это большое счастье, – сказала ему дочь.

Она предложила Игорю переночевать у них дома, и они разложили диван, стоявший в гостиной. Игорь провел у дочери пять дней; по утрам он провожал ее в школу, а вечером встречал; они гуляли по этому огромному городу, и Людмила показывала ему воронки на берегах Волги, перепаханных снарядами, и огороженную, еще не разминированную территорию, куда нельзя было заходить. И рассказывала ему о матери, о брате, которого видела довольно редко.

– Такова жизнь. Как мы можем встречаться, между нами тысяча семьсот километров?

– Я снова к тебе приеду, – пообещал он.

Игорю не составило труда получить в Минздраве список доступных для него медицинских вакансий. Его запрос касался небольших населенных пунктов в сельской местности с маленькими больницами, которые не привлекали молодых врачей. Виктор предложил ему помочь устроиться в Ленинграде:

– Конечно, было бы еще лучше, если бы ты жил в Москве – мы могли бы часто видеться.

Но Игорь был настроен на другое:

– Я хочу жить спокойной жизнью в провинции. И тем лучше, если это будет далеко.

Он совершил пять разведывательных поездок, чтобы на месте увидеть то, что его ждет, и в результате устроился врачом в больнице Кунгура – небольшого городка в уральской глуши, в девяноста километрах от Перми.

– Район замечательный, такое впечатление, будто находишься на краю света; и директор больницы мне очень понравился.

– Ты умрешь от скуки в этой дыре, – сказал Виктор. – Хочу задать тебе один вопрос, потому что с тобой я могу говорить свободно. У нас есть проблемы с евреями, которым отказали в визе. Вместо того чтобы смириться с этим, они устраивают манифестации, провокации, объявляют голодовки и настраивают заграницу против нас. По-твоему, что нам делать?

– Избавьтесь от них.

– Мы так и сделали. Было принято решение дать возможность нескольким тысячам евреев эмигрировать. Но есть смутьяны, активисты, которые устраивают шумиху вокруг этого, и, возможно, им пособничают из-за границы. С этими мы разберемся, но есть масса других. Мы не понимаем, почему они хотят уехать в такую далекую страну, с незнакомым языком; к тому же большинство из них – атеисты и не разбираются в религиозных вопросах. Они давно должны были забыть свое происхождение, однако упорно требуют признать их идентичность, хотя ничего о ней не знают и называют себя евреями, не имея понятия о том, что это значит.

– Это поведение нельзя объяснить логикой и разумом, ими управляет иная мощная сила: они мечтают о таком мире, который ваша система не в состоянии им предложить, и никакие репрессии не способны помешать им воспользоваться своим шансом. В другом месте может оказаться лучше, но уж точно не будет хуже. Поэтому их не остановят лишения, страх неизвестности, бесчисленные препятствия, чинимые властью, тюрьма или смерть и враждебность коренных жителей, многие из которых не собираются уступать им место под солнцем. Эти люди готовы пожертвовать тем немногим, что у них здесь есть, лишь бы их дети жили на Земле обетованной. Такова природа веры, вы не можете помешать человеку стремиться к лучшей жизни, если ради нее он готов все поставить на карту. Это называется надеждой.