Искусство терять - читать онлайн книгу. Автор: Алис Зенитер cтр.№ 38

– С этими людьми не разговаривают, – втолковывает Йема Хамиду и остальным детям. – К ним даже близко не подходят. Ясно?

Французы, охраняющие лагерь, не понимают, почему в нем столько дерутся. Одни охотно ссылаются на привычки арабов, другие говорят: это у них крыша поехала из-за отрыва от корней. Есть и такие, что указывают на недостатки временного города. Они как будто не видят, что заперли тут вместе людей, не имеющих общей цели. Для Йемы член коммандо «Жорж» – монстр. Для Али сторонник Мессали Хаджа – фашист арабского мира. Для поборников независимости, соперников ФНО, как и для старой офранцуженной элиты, Али – эгоист и деревенщина и так далее. Антагонизмы подогреваются постоянной близостью, на которую обрекает жизнь в лагере. За оскорблениями дело не станет, за кулаками тоже, реже в ход идут ножи, но случается и такое: лезвие – бог весть откуда взявшееся – вдруг блеснет в занесенной руке.

Администрация нашла в широкомасштабной раздаче нейролептиков быстрый и эффективный ответ на гнев, то и дело вспыхивающий в аллеях. Тех, кому лекарства нипочем, помещают в психиатрическую больницу. Хамид привыкает к присутствию больших белых тушек машин скорой помощи, припаркованных между бараками. Иногда он видит, как из них выводят странных существ, с пустыми глазами, с перекошенными дряблыми лицами, с зашитыми головами, похожих (отдаленно, очень отдаленно) на людей. О них говорят шепотом, что они слишком много кричали, мешали другим, и тубиб – доктор о них позаботился. Во имя спокойствия и порядка их отправили – лекарствами или лоботомией – туда, где растут корни тумана. Они никогда не вернутся.

Отделенные от неба и от земли слишком тонкими слоями, семьи в Ривезальте всецело зависят от погоды. В конце осени на лагерь обрушились проливные дожди. Капли стучат и стучат по полотну палатки с оглушительным грохотом. В первую ночь ливня Хамид не различает звуков, и непрерывные шквалы с небес пугают его.

– Пусть опустошат хоть все свои автоматы, – успокаивает его Мэдрейк, стоит мальчику провалиться в сон, – в меня они не попадут.

Назавтра он начинает различать: дождь шумит по-разному. На железные и полотняные крыши обрушивается целая симфония капель, отдается эхом, рассыпается нотами под аккомпанемент раскатов грома. Слушая ночь за ночью, он научился их распознавать и может зрительно представить, как они разбиваются над ним. Почти машинально мальчик выпрастывает руки из-под одеяла и невидимыми в темноте жестами словно дирижирует грозой.

Оказывается, однажды у него так хорошо получилось, что вода к утру унесла четыре палатки. Он жалеет, что проспал катастрофу. Ему хотелось бы посмотреть, как потоки поглощают хрупкие сооружения и драматический масштаб приобретает убожество Ривезальта, жизнь в котором становится похожей на комикс.

Зима 1962-го выдалась на редкость холодной. Среди алжирцев с юга и из долины многие впервые видят снег. Ошеломление при виде молочно-белесых небес, хлопьев, осыпавших лагерь. Дети плачут от страха, когда снег касается их кожи. Другие смеются, ловят снежинки ртом, лепят в кулачках плотные льдинки, чтобы долго их сосать. Через несколько часов у них начинаются спазмы в желудке. Хамиду слишком хорошо знаком снег, чтобы очаровываться внезапным снегопадом, и потом, он нужен матери. Пока другие мальчишки бегают туда-сюда, он помогает ей расставить вокруг палатки все алюминиевые миски. Когда они наполняются, Йема топит снег на спиртовке и хранит воду в канистрах. В санитарных блоках замерзли трубы, и лагерь под снегом страдает от нехватки воды.

Из разрезанных бидонов Али смастерил самодельную угольную печку. Она пахнет жженой краской, и дети кашляют. Все лучше, чем рядом, у Юнеса, бог весть какие химикаты были в его бидоне, но у него разит смертью каждый раз, когда он хочет погреться. Мужчины установили и жаровни на улице, чтобы можно было беседовать вне тесноты палаток и бараков.

Движение на аллеях, если смотреть сверху, – удивительное зрелище. Перемещаются только от огонька к огоньку, дрожащими блошиными скачками, потирая озябшие руки, вдыхая маленькими глоточками ледяной воздух, застревающий в горле. Слишком холодно, чтобы отходить далеко от огня. Подвижность ограничена, раздроблена остановками. Обитатели лагеря теперь общаются по насущной необходимости и стуча зубами: они не смотрят, кто сидит у огня. Если холод жалит слишком больно, то просто примыкают к ближайшему кругу, садятся плечом к плечу с незнакомцами и здороваются, только основательно прижавшись. Чтобы добраться до душа, наконец-то установленного на другом конце лагеря и почти всегда неисправного, Хамиду приходится сделать три остановки. Перед тем как покинуть палатку, он мысленно составляет список жаровен на своем пути: у Ахмеда, у медпункта, у вагонетки… Он бежит. Белый парок вырывается изо рта, такой густой, что, кажется, замедляет дыхание.

Снег под торопливыми шагами идущих быстро превращается в ледяную грязь, и она никак не желает отлипать от подошв.

Чтобы защитить детей от холода, Йема подкладывает в их обувь и под одежду газетные листы. Рвет что попадется под руку, и, может быть, среди этих публикаций, которые она не в силах понять, есть и несколько номеров «Каталанского рабочего», те, что Наима прочтет позже, в ходе своих поисков, – там призывают власти Ривезальта избавиться от «наемников» и «швали», нашедших приют в лагере. Слова мало волнуют Йему, ей нужна бумага. Проложенные достаточно толстыми слоями местные газеты не только защищают от укусов зимы, но и служат отличными щитами, позволяющими малышам бить друг дружку в живот, не сгибаясь от боли пополам. Драки сопровождаются глухим шорохом газетной бумаги и мстительными криками. Чтобы удостовериться, что Мэдрейк не разделит постыдную судьбу прокладки в его гадких галошах, Хамид тщательно прячет комиксы между слоями брезента под крышей палатки. Волшебник отсырел и покоробился, но, как может, противится зиме.

Весной, с концом морозов, территория каждого растет. Хамид снова бродит без цели и остановок, Кадер-волшебный-зайчик тоже взялся за свое и скачет, скачет, скачет. С палаток стаскивают полотнища брезента, из-за которых зимой дом казался луковицей, состоящей из одной кожуры.

Под теплым солнцем, в подсыхающей грязи лагерь вновь похож на лагерь. Когда Хамида и его семью отправили в Жук, во вновь открытое поселение на лесоразработки, до мальчика не сразу дошло, что они провели в Ривезальте восемь месяцев. Если не считать капризов погоды – ему кажется, что он прожил всего один день, длившийся бесконечность.

– Будешь доволен, – говорит ему один жандарм перед отъездом, – те места немного похожи на Кабилию.

В письмах префекта департамента Буш-дю-Рон, ксерокопии которых разыскала Наима, лагерь в Жуке называется «Домом Анны» в честь пастушки, ставшей святой, о которой она не нашла никакой информации. Созданный в 1948 году у берегов Дюранса и департаментального шоссе 96 для рабочих, рывших Провансальский канал, он принимал харки с 1963-го и – хотя официально и был тоже временным пристанищем – закрылся только в 1988-м.

Сегодня от него ничего не осталось. Вернувшись из Алжира, Наима захочет увидеть место, где ее отец провел почти два года, она поедет по автостраде А51, через мост Мирабо на старых опорах, которые были установлены в 1845 году, да так и стояли перед утесом Кантепердри, с двойными башенками и арками из бежевого камня, утончающимися с каждым этажом, красивыми и странными, словно элемент декорации, забытый Питером Джексоном после съемок «Властелина колец». Она увидит на месте лесного поселения только темно-зеленые ворота, запертые на цепь, а за ними лежит – она не понимает зачем – большой валун в пятнах ярко-розовой краски. Все бывшее поселение обнесено оградой. Наима пытается рассмотреть, что там за ней, но ей кажется, что дорога от ворот не ведет никуда, только в сосны и заросли. Справа от входа, между департаментальным шоссе и оградой, высится мемориал, воздвигнутый в 2012 году. Почти пятиметровый, мраморный, он представляет собой – я об этом где-то читала – дверь в восточном или псевдовосточном стиле. Издалека Наиме кажется, что он похож на гигантский дверной замок с рожками.