Искусство терять - читать онлайн книгу. Автор: Алис Зенитер cтр.№ 37

– А Малика, ты должен ее знать, у нее была маленькая ферма на самом краю деревни, у перекрестка дорог. Не знаешь, что с ней?

– А дом еще стоит?

– Что они сделали с моим отцом?

Иногда звучат ответы, которые исцеляют:

– Я его видел, все хорошо.

Другие вызывают стоны:

– Его отправили на тунисскую границу, на разминирование.

(Это одна из кар, придуманных ФНО для предателей: разминировать голыми руками границы, которые французы буквально нашпиговали минами.)

А иногда к старым вопросам лишь добавляются новые.

Хамид весь вытянулся – от кончиков ног до пальцев руки, которая силится вырасти на несколько сантиметров, чтобы достать до яблока, он хочет дотянуться до своего десерта, пока его не выкинули из очереди. Если он создаст затор, его вытолкают, бедром, плечом, а то и просто подхватят под мышки и отставят подальше, как ребенка, а он ребенок и есть, как будто малорослый не бывает голодным, как будто пустое брюхо не пусто, если оно в маленьком тельце. Он ненавидит раздачу пищи, когда ему надо добыть еду не только себе, но и Кадеру и Далиле, которых мать поручает ему. Он старший брат, отвечает за младших и не может оплошать. Рука вытягивается еще на полсантиметра, и он чувствует под пальцами гладкий бок яблока. Увы – вместо того, чтобы схватить, он лишь отталкивает его.

– Держи, сынок.

Мужчина с очень смуглой кожей – почти негр, как зовет их Йема, которая за полвека во Франции так и не научится произносить слово хель (черный) без неодобрительной гримаски, – берет его за руку, раскрывает ладонь и кладет в нее яблоко.

– Хочешь еще одно?

Стоящий за длинным раздаточным столом молодой военный протестует: полагается по одному на каждого. Смуглый бросает на него такой взгляд, что тот мгновенно замолкает. Слова застряли в горле, он даже не успел осознать, что перестал говорить. Рука смуглого берет второе яблоко, потом третье, и никто не возражает. Он уводит Хамида от очереди и усаживает поодаль на чахлый газончик.

– Пока они будут думать, что подают нам милостыню, мы ничего не добьемся, – говорит он мальчику, или самому себе, или воображаемому собеседнику, а кому – Хамид может только догадываться. – То, что они нам дают, наше по праву. Надо, чтобы они это поняли. И мы тоже, мы должны быть в этом убеждены.

Хамид кусает яблоко и кивает.

– Сколько тебе лет, малыш?

– Я родился в год бобов, – отвечает Хамид.

Так он ответил в последний раз. Французов этот ответ не устраивает. Очень скоро он станет цифрами сообщать возраст, высчитанный исходя из даты рождения, хотя ничто не доказывает, что она верна, а не была вымышлена целиком и полностью, когда составлялись бумаги, сделавшие возможным бегство. Однако, пусть даже эта дата выдумана, возраст, который она позволяет назвать, больше нравится руми, чем истинная правда, которой они не понимают (в год чего?), и поэтому Хамид вскоре научится ее замалчивать.

Он радостно грызет яблоко, хотя мякоть у него мучнистая, подпорченная. Быстро доходит до сердцевины и вращает огрызок во рту, чтобы отделить малейшие кусочки мякоти, работая зубами и языком. Выплевывает только семечки и волокна. Смуглый смотрит на него, улыбаясь.

Хамид не понимает, почему Йема вдруг бросается к нему с криком, почему тащит его за ухо в палатку, охваченная гневом и страхом, дает ему пощечину, просит прощения, снова бьет, целует, трясет. Он не противится, ошарашенный, только мотаются во все стороны руки, ноги, голова. Далила принимается визжать, монотонно, на одной ноте, сперва с трудом повышая высоту крика, она держит эту ноту долго, чисто, это – сигнал тревоги тела-машины: когда девочка так визжит, она уже не ребенок, она – система выживания.

– Ты знаешь, кто этот человек? – спрашивает Йема Хамида, продолжая его трясти. – Знаешь?

Хамид уже отбивается, трясет головой, он ничего не знает, кроме того, что человек дал ему яблоко, – тут он понимает, что два других, которые он нес брату и сестре, выпали у него из кармана. Он хочет бежать на их поиски, но не может вырваться из рук матери.

– Никогда больше не подходи к нему! Слышишь?

– Но почему? – хнычет мальчик.

– Это не человек. Это пантера. Демон.

– Что он сделал?

– Все. Он сделал все, что бывает в кошмарах. Он из коммандо «Жорж»  ^[45].

Три года назад демон, о котором говорит Йема, стоял в строю среди братьев по оружию и получал награду из рук генерала де Голля. Эту новость показали по всем каналам. Его уверяли, что он герой. Ему говорили, что он нужен Франции, что Франция скоро одержит победу и все прочее, что говорят во время войны, любой войны, тем, кто рискует головой. Слишком много раз произнесенные слова потускнели, однако демон еще верил в них. Он с энтузиазмом пожимал руки. Его благодарили, полунамеком, за готовность убивать и пытать, потому что коммандо «Жорж», несмотря на девиз «Изгнать нищету», изгонял-то в основном людей, которые в ней жили.

Сегодня недолгий герой тележурнала 1959 года сидит за колючей проволокой. Конечно, Алжир его ненавидит, конечно, Франция его не знает – он этого ожидал, с тех пор как его коммандо разоружили в марте. Удивляет его другое – что даже здесь все его боятся, избегают и презирают. В Ривезальте существует иерархия преступления, исключающая его из общей жизни. В лагерном обществе, как и в Алжире, выход из войны означает, что есть счеты, которые надо свести, и в застойной жизни Ривезальта у репатриантов было время их детально изучить. Большинство тех, кто здесь, всё отрицают, они не предавали, не причиняли зла и мечтают о шансе объясниться с Алжиром, сказать слово в свою защиту. Я не убивал, я не пытал, в чем меня, собственно, обвиняют? Иногда между собой они разыгрывают эти воображаемые процессы. Будь ты Бен Белла  ^[46], говорят они, я бы тебе все объяснил. И даже если собеседник уже знает историю, они рассказывают ее снова, выносят на суд, надеясь на милость – и милость почти всегда следует. А вот если заговорят члены коммандо «Жорж», неизбежно последует приговор, так что тут даже и рисковать нечем. Они слишком публично творили зло, чтобы потом защищаться или ссылаться на смягчающие обстоятельства, – они причинили зло по телевидению и сами вырыли себе могилу. После трех десятков выданных медалей и около четырех сотен цитат французские власти отказали им в репатриации. Те, кому удалось бежать нелегально, дорого за это заплатили – даже здесь это не секрет. Многих из них ФНО удалось прибрать к рукам. Лейтенанта, возглавлявшего коммандо, летом сварили заживо. Эта сцена кажется вышедшей из старых фильмов про Тарзана, комиксов «Тинтин в Конго» или из первой трилогии «Звездных войн»: связанный по рукам и ногам человек в гигантском котле, под которым потрескивает огонь, а вокруг толпа улюлюкает в злобной радости. Признанный предателем из предателей и преступником из преступников, лейтенант заслуживал самой мучительной смерти. Решение о способе его казни далось – я думаю – нелегко: разных видов смертей наслучалось столько, что сравнить и исследовать никому не пришло бы в голову. Я не знаю, кто предложил его сварить – это оригинально.