Sapiens на диете. Всемирная история похудения, или Антропологический взгляд на метаболизм - читать онлайн книгу. Автор: Герман Понцер cтр.№ 35

Но примерно 2,5 миллиона лет назад гоминины начали вести себя странно, не по-обезьяньи. Вместо того, чтобы охотиться на случайного примата или маленькую антилопу, они стали нападать на гораздо более крупную дичь — зебр и других больших животных. Каменные орудия стали повсеместным явлением в Восточной Африке, а на окаменелостях животных в Кении и Эфиопии найдены признаки убийства. Мясо больше не было редким деликатесом, оно стало постоянной частью меню. Это был рассвет охоты и собирательства, начало третьей и последней главы эволюции гомининов и заря нашего рода, Homo. Но решающим когнитивным скачком была не охота или орудия труда — в конце концов, шимпанзе и бонобо тоже охотятся и делают инструменты, но это не привело к какому-либо радикальному изменению обезьяньих привычек. Важное новшество, которое изменит наш метаболизм и эволюционную судьбу, было не пищей, которую ели гоминины, а едой, которую они отдавали.

Первые слова в языке хадза, которые я запомнил, были «амайега» и «мтана», то есть приветствие и прощание. Третье слово, которое я выучил, — «за».

Не знаю, когда я впервые это заметил. Моя первая поездка к племени хадза была полна новых эмоций, видов, звуков, и ее начало немного плохо запечатлелось в моей памяти. Если вы когда-нибудь проводили время в чужом городе, на языке которого не говорите, то в кафе или парке голоса вокруг сплетались в абстрактный яркий звуковой гобелен, лишенный какого бы то ни было смысла. Но в какой-то момент мой разум уловил повторяющуюся простую команду: «за». Вскоре я стал замечать ее повсюду. Двое ребятишек играют друг с другом, останавливаются перекусить — это тоже «за». Бабушка кормит ягодами внука — «за». Человек, который берет у друга мед, — «за».

Я спросил Брайана, что же это значит, хотя, признаться, это должно быть очевидно. «За» означает «давать».

Чего я не мог понять, так это почему не было никакого ответа. Ничего не говорили в ответ — предмет, о котором шла речь, просто передавали. Где были все эти «вежливые» слова, к которым я так привык: «пожалуйста», «спасибо», «не за что»? И я очень недоверчиво относился к тому, что на самом деле у хадза не было таких слов. У них, конечно, есть понятия; есть слова для просьбы о помощи и для выражения благодарности. Но «пожалуйста-спасибо», обязательность которых внушают детям с раннего возраста во всем западном мире, отсутствуют в их языке, когда речь идет об обмене чего бы то ни было. В каких других языках нет этих волшебных слов?

Чем больше я видел, тем больше понимал. Давать — делиться — это не просто любезность в племени хадза. Это правило их жизни. Точно так же, как вы не говорите: «Спасибо, что не плюнули мне в лицо» всем, кто не плюет вам в лицо, они не утруждают себя словами «пожалуйста» и «спасибо», если с кем-то поделились. Это означало бы, что человек делает нечто большее, чем просто живет в соответствии с общественным договором. Волшебные слова нужны только в том случае, если есть шанс, что другой человек может отказаться. Но в их мире это так не работает.

Быть членом племени хадза — значит отдавать. Каждый делится со всеми остальными. Всегда. Таково правило. Все, что вам нужно сказать, это «за».

В 1950-х и 60-х годах исследователи эволюции человека (почти все мужчины, стоит отметить) начали обобщать имеющиеся данные из палеонтологической летописи гомининов, полевых исследований современных приматов и этнографических экспериментов в сохранившихся популяциях охотников-собирателей. Это было захватывающее время, чтобы наконец задать вопрос: «Что делает нас людьми?» Эти области исследования не были еще хорошо изучены, однако достаточно работы было проделано, найдено много окаменелостей, чтобы выйти за рамки простых предположений и создавать синтезировать целостную, основанную на фактических данных реконструкцию нашего эволюционного прошлого.

Рис. 4.2. Охота и собирательство означают совместное использование. Бабушка племени хадза делится с внуком ягодами после собирательства.

Начало движения исследований в этой области было ознаменовано знаковым симпозиумом 1966 года под названием «Человек-охотник», результатом которого стала книга с таким же названием. Шовинистические нотки заметны уже в названии ^[35]. Я не думаю, что это было намеренно, хотя это вряд ли имеет значение. Исследователи (опять же, почти все мужчины) были поражены тем, что они считали основными различиями между людьми и другими обезьянами: нашим мастерством и зависимостью от охоты и орудий труда. Они рассматривали все основные черты, которые делают человека уникальным, как эволюционные последствия этих ключевых инноваций. Это была очень перспективная точка зрения, хотя и не совсем новая. Сам Дарвин полагал, что люди обязаны «выдающимся успехом в борьбе за жизнь» охоте, утверждая, что «прародителям человека было бы выгодно… защищаться камнями или дубинками, нападать на добычу или иным способом добывать пищу».

Феминистское движение 1960-х и 70-х годов и вопиющее отсутствие женщин в парадигме «мужчина-охотник» привели к предсказуемым и столь необходимым коррективам. В 1981 году антрополог Фрэнсис Дальберг выпустила сборник эссе под названием «Женщина-собирательница», в котором подчеркивался существенный вклад женщин в выживание популяций охотников и собирателей. В дополнение к незаменимым ролям матерей и бабушек, женщины в обществах собирателей неизменно обеспечивают общину едой и остальными вещами, необходимыми для процветания. Во многих культурах пища, собранная женщинами, дает более половины необходимых калорий. Более того, к концу 1960-х годов стало ясно, что шимпанзе иногда охотились и использовали орудия труда. Если охота и использование орудий труда не были уникальной чертой поведения человека, то трудно было утверждать, что именно они определили нашу уникальную эволюционную траекторию.

Откровенно говоря, я думаю, что при акценте исключительно на мужском или женском вкладе упускается важнейший момент. Представители обоих полов вносят существенный вклад в общество охотников и собирателей, но ни того, ни другого недостаточно. То, что делает охоту и собирательство такими успешными, — это их соединение. Мы больше, чем просто мужчина-охотник или женщина-собирательница, — люди делящиеся.

В отличие от нас, современные обезьяны почти никогда не делятся друг с другом. Конечно, матери всех видов иногда дают пищу своим новорожденным или детям. Орангутанги в дикой природе делятся пищей с маленькими детьми примерно один раз из каждых десяти приемов пищи, обычно это продукты, которые трудно найти. И это совсем не поведение «матери года», если мыслить человеческими категориями. У взрослых обезьян тоже не принято делиться. Гориллы никогда не делились пищей со взрослыми особями в дикой природе. Взрослые шимпанзе в сообществе Сонсо в лесу Будонго в Уганде делятся пищей примерно раз в два месяца, и многое из того, что считается «дележом», больше похоже на воровство. Бонобо активнее всех делятся между собой, однако даже это очень далеко от человеческой нормы. На стоянке Вамба в Конго японский исследователь Синья Ямамото обнаружил, что взрослые бонобо (в основном самки) делятся определенным большим и мясистым фруктом примерно в 14 % случаев.