Не стоит ворошить прошлое. Я была мелочной, наивной и не слишком самоуверенной. Я корила тебя за все, что ты делала, чтобы сохранить наши секреты. Но, говоря откровенно, всякий раз, когда ты не позволяла внешнему миру войти в нашу жизнь, я чувствовала огромное облегчение. И все самые счастливые моменты моей жизни были устроены тобой, пусть я этого никогда и не признавала. Нам обеим есть за что упрекать друг друга. Но извиняться должна именно я. Позволь мне это исправить хотя бы сейчас: прости меня, Эвелин.
С любовью,
Селия.
P.S. Пару месяцев назад я смотрела «Три пополуночи». Это дерзкий, смелый, важный фильм. Ты всегда была гораздо более талантлива, чем я была готова признать.
Дорогая Селия!
Как думаешь, любовники могут когда-нибудь стать друзьями? Мне тяжело думать о том, что оставшиеся в этой жизни годы мы потратим впустую, продолжив играть в молчанку.
С любовью,
Эвелин.
Дорогая Эвелин!
А Макс – он на кого больше похож: на Гарри или на Рекса?
С любовью,
Селия.
Дорогая Селия!
К сожалению, он не похож ни на первого, ни на второго. Он другой. Но мне безумно хочется увидеть тебя. Мы можем встретиться?
С любовью,
Эвелин.
Дорогая Эвелин!
Буду откровенной: ты меня расстроила. Даже не знаю, готова ли я к встрече с тобой в подобных обстоятельствах.
С любовью,
Селия.
Дорогая Селия!
Я неоднократно звонила тебе на прошлой неделе, но ты так и не перезвонила. Попробую снова. Прошу тебя, Селия, ответь мне. Пожалуйста.
С любовью,
Эвелин.
54
– Алло? – Ее голос ничуть не изменился. Милый, но вместе с тем уверенный.
– Это я.
– Привет.
Голос потеплел, и это наполнило меня надеждой, что, может быть, мне еще удастся собрать свою жизнь воедино, как оно и должно было быть.
– Я действительно любила его, – сказала я. – Макса. Но больше уже не люблю.
Ответом было молчание.
Потом она спросила:
– К чему ты ведешь?
– К тому, что хотела бы встретиться с тобой.
– Я не могу с тобой встретиться, Эвелин.
– Можешь.
– И к чему мы в итоге придем? Снова все испортим?
– Ты еще любишь меня? – спросила я.
Она не ответила.
– А вот я тебя по-прежнему люблю. Клянусь тебе в этом.
– Я… не думаю, что нам следует говорить об этом. Разве что…
– Разве что – что?
– Да так… Ничего ведь не изменилось, Эвелин.
– Все изменилось.
– Людям по-прежнему нельзя знать, какие мы на самом деле.
– Элтон Джон открыто признался во всем. Уже много лет тому назад.
– У Элтона Джона нет ребенка и карьеры, основанной на вере его аудитории в то, что он – настоящий мужчина.
– Ты хочешь сказать, мы потеряем работу?
– Думаю, ты и сама это понимаешь.
– Что ж, позволь объяснить тебе, что именно изменилось. Теперь мне наплевать. Я готова все это выложить.
– Ты сейчас несерьезно.
– Совершенно серьезно.
– Эвелин, мы не виделись столько лет.
– Я знаю, что ты вполне могла забыть меня. Знаю, что ты была с Джоан. Уверена, что и с другими. – Я подождала, надеясь, что она поправит меня, надеясь, что она скажет: нет, не было никаких других. Но она промолчала, и я продолжала: – Но можешь честно сказать, что больше не любишь меня?
– Конечно же нет.
– Вот и я не могу. Я не переставала любить тебя ни на день, ни час, ни на минуту.
– Но вышла замуж за кого-то еще.
– Я вышла за него потому, что он помог мне забыть тебя, а вовсе не потому, что я тебя разлюбила.
Я услышала, как Селия глубоко вздохнула.
– Я прилечу в Лос-Анджелес. И мы поужинаем, хорошо?
– Поужинаем? – переспросила она.
– Просто поужинаем. Нам есть о чем поговорить. Полагаю, уж долгую, приятную беседу мы можем себе позволить. Может, через пару недель? Гарри присмотрит за Коннор. Я смогу пробыть там несколько дней.
Селия снова надолго замолчала. Я понимала, что она размышляет. Мне казалось, это определяющий момент для моего будущего – нашего будущего.
– Хорошо, – сказала она. – На ужин я согласна.
* * *
В то утро, когда я выезжала в аэропорт, Макс еще спал. Позднее, днем, ему вроде как нужно было быть на съемках для вечернего шоу, поэтому я пожала ему на прощание руку, а потом вытащила из гардероба сумку с вещами.
Я никак не могла определиться, хочу ли брать с собой письма Селии. Я сохранила их все, вместе с конвертами, и они лежали в коробке у дальней стенки шкафа. В последние дни, собирая вещи, которые я намеревалась взять с собой, я то укладывала их в чемодан, то доставала оттуда.
Я перечитывала их каждый день с тех пор, как мы с Селией снова начали разговаривать. Я не хотела расставаться с ними. Мне нравилось пробегать пальцами по словам, ощущая, как ручка прошлась по бумаге; нравилось слышать в голове ее голос. Но теперь я летела на встречу с ней, поэтому решила, что они мне не нужны.
Я надела сапоги, подхватила куртку, расстегнула сумку и, вытащив письма, спрятала их в шкафу за мехами.
Потом оставила записку Максу: «Максимилиан, я вернусь в четверг. С любовью, Эвелин».
Коннор была на кухне – зашла за «Поп-тартс», перед тем как отправиться в дом Гарри, где ей предстояло оставаться до моего возвращения.
– А что, у твоего отца нет «Поп-тартс»? – спросила я.
– Не с коричневым сахаром. Он покупает клубничные, а я их ненавижу.
Я притянула ее к себе и поцеловала в щечку.
– Пока. Веди себя хорошо, пока я в отъезде.
Она закатила глаза, и я даже не поняла – это из-за поцелуя или же из-за наставления? Ей только что исполнилось тринадцать, уже начинался переход в юность, и это разбивало мое сердце.
– Ага, – сказала она. – Пока-пока.
Я прошла по дорожке к ожидавшему меня лимузину. Передала водителю сумку, и лишь тогда, в самый последний момент, до меня дошло, что после ужина с Селией она, быть может, скажет мне, что больше не желает меня видеть. Возможно, она даже скажет мне, что, на ее взгляд, нам больше не следует и разговаривать. И тогда мне придется лететь назад, тоскуя по ней даже больше, чем когда-либо раньше. Я решила, что хочу иметь письма при себе. Они были нужны мне.