– Фредерик. Зовите меня Фред, если так удобнее, но это напомнит мне тюрьму.
– Сколько вы там пробыли?
– Шесть лет.
– А как сбежали?
– Не могу сказать, ведь если меня схватят, я смогу этим воспользоваться еще раз…
Он снова прикрыл глаза.
– Отдыхайте. И будьте спокойны, сюда никто не придет. Вы голодны?
Он отрицательно покачал головой.
– Завтра, когда как следует отоспитесь, будем думать, что делать дальше.
Он не ответил, уже заснул.
Вечером после ужина я зашла взглянуть на него. Выглядел он неплохо, только разговаривал во сне. Из той околесицы, которую он нес, я смогла понять, что речь идет о каких-то качелях, помидоре и бортовом колоколе. Он отчетливо произнес: «Вы что, зануды, колокол проглотить решили?» И сжал кулаки, как для драки.
На следующий день он по-настоящему бредил.
Я должна была рассказать о нем кому-то на «Пандоре». Я чувствовала, что не способна решить что-то сама. Потом мне пришлось подкупать почти каждого, чтобы те ничего не выболтали, но я скажу вам кое-что очень важное: можете использовать мои показания, как вам заблагорассудится, можете написать роман, можете снять фильм, в котором роль Шу-Шу сыграет какая-нибудь актрисулька с вытравленными волосами, меня это все волнует не больше, чем прошлогодний снег, но я ни за что не скажу вам, кто именно на яхте помог мне прятать Фредерика. Некоторые еще работают на Джикса, и я не хочу, чтобы он внес их в черный список, если не хуже. Разве что скажу, это не Эсмеральда, не Орел-или-Решка, не стюардессы – Толедо и Бесси, иначе говоря, никто на это мерзкой посудине из тех, кто принадлежал бы к женскому полу. Я, конечно, всего-навсего умственно отсталая кинозвезда, но мне хватает соображалки, чтобы не доверять женщине. Даже моя лучшая подруга Рэйчел Ди, которая продавала рубашки марки «Эрроу» в Голливуде, меня подставила. Довольно гнусно. Просто так, ни за что. Чтобы покрасоваться самой.
Так вот, значит, этот кто-то спустился вместе со мной взглянуть на раненого.
Лавернь, повар-француз. Он сам признался. Во всяком случае он уже давно не работает у вышеназванного продюсера. (Примечание Мари-Мартины Лепаж, адвоката суда.)
Решили еще сутки подождать. Я снова перевязала его. Принесла еще два одеяла. У Фредерика был жар. Он говорил нам в минуты просветления: «Нужно немедленно отплывать. Нужно ехать. Иначе я так и не доберусь. Колокол будет звонить без конца, и у меня не хватит времени».
Через день ему стало лучше. Я принесла ему еду. Он чуть-чуть поел, выпил много воды. С него градом лил пот, но ему по-прежнему было холодно. Я его переодела. Он смотрел на меня невидящими глазами. Он путал меня с какой-то женщиной, которую хорошо знал, я это чувствовала, но ни разу не назвал по имени. Он называл меня: «красавица», «козочка», «тростинка», «малыш», «деточка», «цыпленочек» и «крошечка». Не знаю почему мне казалось, что он обращается к одной и той же женщине. Но его здорово прихватило. А потом еще два дня, и он стал здоров. Честное слово, просто чудо.
Сначала на закате, как уже вошло в привычку, я спустилась узнать, как рана, как температура, как душевный настрой. Он стоял в коридоре трюма перед дверью в свою каморку. Он сказал:
– Мне хотелось размяться. В этой крысиной дыре я даже выпрямиться не могу.
Температура была 37,2. Рана – просто сказка. Но настроение оказалось ни к черту, стоило мне сказать, что ночью мы снимаемся с якоря, а раз теперь он здоров как бык, то его присутствие на борту нежелательно. Он даже может воспользоваться спасательной шлюпкой и плыть к берегу, их тут столько понатыкано, одной больше, одной меньше. Я сыграла эту сцену шикарно – как в фильме «Глаза», когда шпики дают мне ручку и бумагу, а я все-таки не закладываю мерзавца, который наградил меня ребенком. Теперь еще один человек на яхте был в курсе, поэтому мне хотелось, чтобы он поскорее смылся.
– Но куда? – спросил он. – Прошу вас, если вы ночью отплываете, вы могли бы разрешить мне пробыть здесь еще совсем немного. Выкинете меня где угодно за пределами Франции и никогда больше обо мне не услышите.
Помню, мы были вдвоем в каморке, он лежал на затасканном матрасе, я сидела на полу возле него в олимпийском купальнике из магазина «Сакс» – в белом в синюю и красную полоски и в своих окулярах. И тогда он неожиданно спросил меня:
– А вы не можете на секунду снять очки?
Я сняла. Я заранее знала, что он обопрется на локти и будет смотреть на меня с этим мерзким видом, будто стараясь вспомнить, в каком вонючем такси он обжимал меня как-то ночью перед Рождеством. Следующий вопрос за всю свою жизнь я по утрам слышала чаще, чем здравствуйте-как-дела:
– Скажите, я не мог видеть вас в кино?
Я ответила, как обычно:
– Мог, если не шутишь, а поточнее?
Действие происходит к гостиничном номере, дешевом, но чистом (черно-белая пленка).
Молодая женщина с платиновыми волосами закрывает за собой дверь и прислоняется к ней. В глазах слезы. Она выглядит очень соблазнительно в дешевеньком, промокшем от дождя платье.
Молодой водитель грузовика, который в этот момент пакует чемодан, оборачивается, на его лице удивление и восхищение этим неожиданным вторжением. Старая, но чистая майка выгодно подчеркивает его мускулатуру.
Она (патетически): Я скажу правду, истинную правду!.. Мой муж бросил меня с ребенком на руках. Я должна была отдать мальчика в пансион и пойти работать! Но он не мог, просто не мог жить взаперти! Он сбежал! И прятался у бабушки!
Крупный план – молодой водитель грузовика очень взволнован. Протягивает руку.
Камера поворачивается к женщине, она направляется к нему, потрясенная.
Она: Нет, у меня хороший мальчик! Но он все время делает глупости. Поджигает бумагу и кидает из окна. Ходит по крышам и не думает, что может сломать черепицу.
Снисходительная улыбка молодого человека. Он держит ее за плечи. Заставляет присесть на краешек кровати. Ясно, что он хочет поцеловать ее, но не смеет.
Она (удрученно): Мне сказали, что его нужно отдать иезуитам. Он умный, он всего добьется! Но у меня нет средств!
Плачет.
Молодой человек с решительным видом расхаживает по комнате, руки в карманах своей застиранной, но чистой спецовки.
Он: Послушайте меня, дорогая. Я всего-навсего простой шофер грузовика. Меня тоже воспитывали социальные службы. Но могу сказать только одно – я никогда не боялся работы!
Становится перед ней на колено. В кадре два профиля в контражуре. Постепенно слышится мелодия их первого вальса.
Он: Любовь моя, будьте моей женой! Ваш сын станет моим. Он будет учиться у иезуитов. Я буду водить свой грузовик по любым дорогам, в любую погоду…