Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я» - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Соломон cтр.№ 199

Николас Ходжес родился в музыкальной среде ^[1131]. Его мать, оперная певица, выступала в Ковент-Гарден и отказалась от своей карьеры ради семьи. Ник начал брать уроки игры на фортепиано в шесть лет и к девяти уже исполнял тему Персея. В 16 он сказал родителям, что решил стать композитором, а не пианистом. «Как будто я ударил их ножом, – вспоминает Ник. – Все, что, как я думал, делалось для меня и из-за меня, на самом деле было для нее и из-за нее. Стало совершенно ясно, что моей матери абсолютно безразлично, чего хочу я».

Когда Ник стал старше, а его отношения с музыкой стали глубже, он понял, что ему тяжело развиваться одновременно и как композитору, и как пианисту, а игра оплачивается лучше. Он хотел «сосредоточиться на том, кем уже был, и стать не меньше, а больше». Его мать была в восторге. «Поэтому я написал ей письмо, в котором сообщал, что больше никогда не хочу с ней разговаривать, и не общался с ней целый год». Сегодня он играет в основном современный репертуар, который не нравится его матери. Даже 25 лет спустя он сказал: «Это почти как измена, и партнеру никогда не удается забыть потерю доверия. Когда я играю музыку XIX века, она говорит: „О, это хорошо! О, тебе это нравится! О, молодец!“ Однажды, когда она была у меня, я поставил диск с Шопеном, и она сказала: „О, так ты все еще любишь Шопена?“ Это было похоже на: „О, тебе нравятся мальчики, но тебе же все еще нравятся девочки?“ Она надеялась, что я сделаю что-нибудь, что будет связано с ней, что будет питать ее». Окончательное решение Ника вернуться к исполнительству содержит странную смесь неповиновения и смирения. «Я вернулся к тому, чего изначально хотела она, но к тому времени это уже был мой выбор, – объяснил он. – В 16 лет я так неожиданно разочаровал ее, и мне стало гораздо легче найти то, чего мне действительно хотелось».

Жизнь в музыке требует огромной силы воли. Когда пианист Рудольф Серкин был директором Кертисовского института музыки, возможно, самой престижной музыкальной школы в мире, один ученик сказал ему: «Я пытался решить, могу ли я быть пианистом или мне следует пойти в медицинский». «Я бы посоветовал тебе стать врачом», – сказал Серкин. Мальчик ответил: «Но вы же еще не слышали, как я играю!» «Если ты уже сейчас задаешься таким вопросом, – сказал Серкин, – то не станешь пианистом» ^[1132]. Но ставить под сомнение решение стать музыкантом может быть чрезвычайно важно. Даже такой несокрушимый талант, как виолончелист Йо Йо Ма, после своей гениальной юности рассматривал другие варианты карьеры. «Казалось, что ход моей жизни был предопределен, и я очень хотел, чтобы мне предоставили выбор» ^[1133], – писал он. Он выразил благодарность родителям за то, что они поняли, «что раннее физическое развитие должно сочетаться со зрелым эмоциональным развитием, прежде чем появится здоровый музыкальный голос». Певица Тереза Малер, потомок композитора Густава Малера, также благодарна, что ее не принуждали к музыкальным занятиям. «Я могла бы добиться большего, если бы это было так, – сказала она мне. – Но я могла бы и не узнать, как сильно мне нужна музыка. Поскольку меня никогда не подталкивали, я знаю, что это мой собственный выбор» ^[1134].

Решение не продолжать развитие в музыке после выдающегося начала тоже требует воли. Веда Каплински сказал: «К тому времени, когда они становятся взрослыми, им очень трудно отделить себя от профессии. Они не могут представить себя занятыми чем-то другим, даже если они на самом деле не хотят быть музыкантами». Некоторые замечательные музыканты просто не хотят жизни исполнителя. Как сказала мне пианистка-вундеркинд Хоанг Фам: «Когда вы молоды, вы видите успех, но вы не можете по-настоящему прикоснуться к нему. Когда вы становитесь старше, вы подплываете немного ближе к тому, чего вы хотите коснуться, и понимаете, что это на самом деле не совсем то, что виделось раньше. В море можно столкнуться с трудностями, все немного сложнее, чем думалось, и то, что казалось таким красивым на расстоянии, на самом деле неровное и рваное. Но к тому времени вы уже заплыли так далеко, что просто продолжаете плыть» ^[1135].

Мать Кена Ноды, Такайо Нода, увидела объявление об уроках фортепиано в еженедельнике The Village Voice и записала пятилетнего Кена ^[1136]. Уже через два года его учитель предложил ему прослушивание для поступления в средний класс Джульярдской школы. Такайо хотела стать танцовщицей, но она происходила из известной политической семьи в Токио, и отец запретил ей это. Она хотела дать своему сыну творческую возможность, в которой ей самой было отказано. «Моя мать сидела рядом со мной, наблюдая, как я репетирую, контролируя, чтобы я отыграл два часа, и наказывая меня, когда я делал ошибки, – вспоминал Кен. – Я любил музыку, но я начал ненавидеть пианино. Это очень упрямый, сложный инструмент, который не вибрирует; это в целом как пишущая машинка». Когда брак его родителей распался, занятия стали еще более изнурительными. «Яростные крики, – описывал Кен. – Это был кошмар. Нужно сдать экзамен на адвоката, чтобы претендовать на роль родителя для талантливых детей. Я отчаянно пытался поверить, что она не была прототипом матери-холодильника, потому что она всегда говорила всем остальным, что она не такая, но она была именно такой. Она была очень, очень любящей, когда я делал успехи, а если нет, она была сущим кошмаром». Тем временем отец Кена фактически бросил его. «Он часто выражал презрение к моей деятельности. На самом деле это было презрение к ней, а не ко мне. Поскольку у меня не было времени на друзей, но мне нужно было, чтобы кто-то любил меня, я продолжал работать, чтобы она любила меня, по крайней мере иногда. Видите ли, я родился с двумя пуповинами: физической, с которой все рождаются, и другой, которая была сделана из музыки».

То, что Кен называет своей «первой карьерой», началось, когда ему было 16. После успешного дебютного концерта 1979 года под руководством дирижера Баренбойма он начал работать с агентством Columbia Artists Management. Баренбойм сказал о Кене: «В нем столько эмоций, столько всего происходит внутри, но физически он так напряжен, почти искажен, когда играет, и я даже боюсь, что он причинит себе боль». Кен стал учеником Баренбойма. Техническое мастерство давалось ему с трудом, но он играл с пронзительной проницательностью. «Я был стар душой», – говорит он. Однако даже старая душа нуждается в некотором глотке молодости. «С молодости, когда за тобой ухаживают, ставят тебя на определенную дорожку, когда ты встречаешь очень влиятельных, важных людей, которые в девяти случаях из десяти видят тебя в образе, который они хотят видеть, это опьяняет, пугает и в конце концов может тебя убить», – признался Кен. Когда ему исполнилось 18, Такайо ушла от мужа к итальянскому художнику ^[1137]. «Тут вдруг что-то щелкнуло, и я понял, что она сама попала в ловушку и что я стал ее отдушиной».