— Я узнала, что в клинике был Леонардо! И что? Он женат? Дети? Ну?! Вы дали друг другу второй шанс? Когда вы встречаетесь?
— Энн, я так истосковалась без него, без его любви, что до сих пор не верю, что такое возможно! — взвыла я, словно волчица на Луну. — А вдруг он женат и жена ждет его гостинице вместе с леонятами?
— Про леонят ты бы уже знала. Первое, чем хвастают итальянцы, это своими детьми. А потом, Фасолина, ты столько лет ждала не ради того, чтобы его жена думала, что ты порядочная девочка. В нашем возрасте это уже просто неприлично.
Она сделала паузу, скрипнула чем-то похожим на дверцу шкафа и продолжила:
— А еще напоминаю, что сегодня новолуние с Венерой в благоприятном аспекте к Марсу и Плутону. Позволь себе если не новую жизнь, то хотя бы пятизвездочный секс. Там, где смерть, обязательно родится что-то новое.
— Ты о чем? — опешила я, ибо ее слова были больше похожи на совет мамы, которая отчаянно напоминала о том, как громко тикают мои биологические часы.
— Так, ни о чем. Ты ведь отнесла на помойку чемодан с табличкой «Прежняя жизнь»?
— От сердца оторвала! — печально воскликнула я, вспоминая, как долго стояла около мусорного бачка, прежде чем бросила в него старый маленький чемоданчик. Энн посоветовала сложить туда бирюзовое платье, в котором я ходила в музей на гвельфов и гибеллинов, мой первый самоучитель итальянского, мои очки с розовой оправой, которые я уже давно заменила на контактные линзы. А еще дневник, которому я доверяла свои чувства к Лео и где хранила засушенный помолвочный василек.
— Умница! Не печалься. Нужно освободить место для нового.
— Новое? Я не хочу никого нового! Я хочу Лео! — жаловалась я.
— Неужели ты думаешь, что в мире еще существует «жили они долго и счастливо и умерли в один день»? Ну и что, что он женат? Ты же не сложишь лапки, если это так?
— Не знаю, Энн. А еще мне кажется, что мы тоже уже не те, какими были двадцать лет назад. И это прошлые мечты, они уже не конгруэнтны с нами сегодняшними.
— Я всегда тебя ценила за то, что ты умеешь слушать свое сердце. Не забывай об этом никогда, чтобы создать свой собственный алгоритм счастья.
***
Сегодня счастьем для меня было то, что в день святого Валентина в кондитерской случился полный аншлаг. Даже Пабло стал более разговорчивым, а на его лице блестел выступивший от усердия пот. Лея только и успевала отходить от столиков с заказами, выбивала чеки, подавала чашки, собирала коробки с пирожными. Кажется, я пришла вовремя, сменив ее у кассы.
Теперь ни один посетитель не уходил от нас без сладостей к празднику. Тем же из них, кто сомневался, я советовала: «Если вы купите еще один десерт на вынос, то розу святого Валентина я положу вам в подарок. А еще, вот наш фирменный комплимент».
Вскоре в очередь влюбленных влились работники из банка напротив. Директор с бычьей шеей и красным галстуком похвалил меня за оригинальную идею с портретами и в конце добавил:
— Вы достойно продолжаете дело вашей бабушки. Таких милых подарков за покупку в ее времена я не получал!
И вдруг сердце сжалось оттого, что мне стало жаль продавать кондитерскую, особенно сейчас, когда я чувствовала себя ее полноправной хозяйкой. А вдруг покупателем будет человек, не способный ее полюбить, как это умели мы с бабушкой? А может, еще не поздно? Я ведь смогу все исправить!
С фотографии напротив главного входа на меня смотрела уже не пугливая синичка, нет, а самодостаточная женщина, которая знала, куда ей идти и с кем. Я взглянула на циферблат: четыре часа. Леонардо снова задерживается. Похоже, опаздывать у него в крови и ничего с этим не поделаешь. А вдруг он и вовсе не придет?
Но сейчас мне стало немного не по себе не от этого. Меня больше расстраивало ощущение, что я целиком поедаю любимый торт и его вдруг для меня стало слишком много! Но разве можно заранее пресытиться мечтой, к которой я так долго шла? Времени печалиться у меня больше не было. Мы отлично работали в шесть пар рук и еще половину, ибо Антонио только и успевал приносить с кухни подносы с «красным бархатом», зепполи и другой выпечкой.
Лея уже подбивала выручку:
— Ассоль! Это катастрофа! — тараторила она возбужденно. — За этот день мы заработали столько, сколько обычно получаем за месяц! Если так дальше пойдут дела, тебе вряд не придется продавать кондитерскую. А на Пасху мы придумаем…
Вдруг из уст Леи послышался возглас, похожий на звук сирены. Она быстрым шагом направилась в сторону окна рядом с входной дверью:
— Ах ты чучундра полоумная! Только посмотрите на нее! Будто для тебя окна к празднику драила!
Прислонившись лицом и ладонями к стеклу, на улице стояла Эмма и заглядывала внутрь. Надо ее срочно спасать, иначе Лея убьет ее в ярости! И я заторопилась к ней. Увидев меня, Эмма замычала, схватила мою руку и потянула меня в сторону площади.
— Подожди! Эмма, не могу я сейчас! Да подожди ты! Дай хоть пальто прихвачу.
Несмотря на тревожное мычание Эммы, я освободилась, забежала в кондитерскую, взяла из гардероба пальто, бросила Лее, что скоро буду, и последовала за Эммой.
Глава 31. 160 васильков на колючей проволоке
Я едва поспевала за Эммой, путаясь в юбке платья, пока она без устали тянула меня за собой через центр города. Всю дорогу она что-то мычала, но я ни слова не понимала и уже порядком нервничала. Что там еще могло случиться?
Когда мы прошли мост и вдали показался пустырь, я сообразила, что она ведет меня к тому месту, где стоял белый фургон Алекса.
— Эмма, мы ведь могли на машине сюда быстрее добраться!
Но я не сразу узнала прежний пустырь. Теперь здесь по периметру стояли металлические фонари. К трем из них прикрепили колючую проволоку, на которую четыре клошара цепляли васильки. Леонардо закреплял плафон на четвертом фонаре. Потом он разжег костер, ибо вместе с сумерками в город пришла и зябкая сырость.
— Васильки? — недоумевала я.
— Да, сто шестьдесят! — ответил бородач в розовом пледе, которого на самом деле звали Дарио, и нырнул в коробку за цветком.
Кажется, Леонардо провел эту ночь за чтением дневника. Число сто шестьдесят имело отношение к тем ужасным часам, когда Монтанье подвергал Алекса пыткам. И васильки здесь были очень даже кстати. Они означали не только любовь и верность. В Японии, например, их считают цветами правды жизни, а в Древнем Риме они символизировали служителей неба, посланных на землю, ради того, чтобы проповедовать людям веру.
Это был теперь и наш с Лео символ правды, на который нам предстояло нанизать теперь нашу историю. Он словно почувствовал, что я сейчас думаю о нем, и, когда закончил свою работу с плафоном, вытер руки о бумажную салфетку, приблизился ко мне и звучно поцеловал:
— Привет, красавица! Не удивляйся. Мы готовимся к манифестации в защиту невидимых. Завтра сюда придет мэр с людьми. Некоторые из них хорошо знали деда. Они помогли мне устроить этих бедолаг. — Он поправил манжету рубашки, пригладил слегка взъерошенные волосы. Посредине лба я заметила у него две морщины, которых еще вчера не было. — Спасибо, что помогла мне лучше узнать деда. Я пошел явно не в него.