– Бабушка! – взмолилась я. – Я не могу!
Но я уже все сама видела. Я видела, как ее тело напрягается, в очередной раз сведенное судорогой боли. Ее дыхание становилось все более слабым, а бульканье – все более громким, как барабанная дробь.
Мы обо всем договорились. Я обещала. Она всегда была такой рациональной, такой разумной, и я не могла не исполнить ее последнее желание. Я знала, что это было то, чего она хотела. Она не заслуживала страданий. «Господи, даруй мне безмятежность, чтобы принять то, что я не могу изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость, чтобы отличить одно от другого».
Я взяла ее подушку безмятежности из кресла. Я положила подушку бабушке на лицо и держала ее там.
Я не могла заставить себя взглянуть на подушку. Вместо этого я сосредоточилась на бабушкиных руках, рабочих руках, руках горничной, так похожих на мои собственные, – чистые, коротко подстриженные ногти, мозолистые костяшки, тонкая, пергаментная кожа, голубые реки вен, на глазах замедляющие свой ток. Они один раз вскинулись, пальцы разжались и сжались, точно пытаясь ухватиться, дотянуться до чего-то, но было уже слишком поздно. Мы обо всем договорились. Так и не успев ни до чего дотянуться, они дрогнули и застыли. Расслабились. Прекратили борьбу.
Все это заняло не очень много времени. Когда она затихла, я убрала подушку и крепко прижала ее к груди.
На кровати лежала моя бабушка. Она выглядела так, как будто просто крепко уснула: веки сомкнуты, рот слегка приоткрыт, лицо безмятежное. Умиротворенное.
Сейчас, девять с лишним месяцев спустя, лежа без сна в ее постели через стенку от Хуана Мануэля, я думаю обо всем, что со мной произошло, о нескольких последних днях, которые перевернули мою жизнь с ног на голову.
– Бабушка, я так по тебе скучаю. Я не могу поверить, что никогда больше тебя не увижу.
«В любой ситуации считай плюсы».
– Да, бабушка, – произношу я вслух. – Это намного лучше, чем считать овец.
Пятница
Глава 26
Просыпаюсь я под знакомые звуки и запахи готовящегося завтрака: аромат кофе, шарканье тапочек на кухне. Даже негромкое пение.
Но это не бабушка.
И я не в своей постели, а в ее.
И тут на меня разом обрушиваются воспоминания.
«Проснись и пой, моя дорогая девочка. Начался новый день».
Я выбираюсь из постели, сую ноги в шлепанцы и, накинув поверх пижамы бабушкин халат, на цыпочках пробираюсь в ванную. Я умываюсь и иду на кухню.
Вот он, Хуан Мануэль. Он успел принять душ: волосы у него еще влажные. Он негромко напевает что-то себе под нос, звякая посудой и жаря на плите яичницу.
– Доброе утро! – говорит он, отрываясь от сковороды. – Надеюсь, ты не будешь против. Я сбегал в магазин и вернулся. Я очень старался быть тихим. У тебя не было яиц. А хлеб? – Он показывает на пакет с лепешками на столешнице. – Странный он какой-то. Я не знаю, что с таким делать. Слишком много дырок.
– Это лепешки, – говорю я. – Они вкусные. Их надо поджарить, а потом есть с маслом и джемом.
Я беру пакет и засовываю в тостер пару лепешек.
– Надеюсь, ты не против, что я приготовил завтрак.
– Вовсе нет, – говорю я. – Это очень мило с твоей стороны.
– Я купил кофе. Я люблю пить на завтрак кофе. С молоком. И яичницу. И тортилью. Но сегодня я попробую кое-что новенькое – твои дырчатые лепешки.
Мы вместе хлопочем на кухне, готовя завтрак. Это невероятно странно делить домашние хлопоты с кем-то другим, не с бабушкой, но мы справляемся в мгновение ока.
Мы сидим, и я намазываю нам лепешки маслом и джемом.
– Ты не против? Я вымыла руки.
– Если я и знаю кого-то, кто чист, так это ты, – говорит Хуан Мануэль.
Этот комплимент вызывает у меня улыбку.
– Спасибо тебе большое.
Яичница кажется мне необыкновенно вкусной. Он приготовил ее с каким-то остреньким соусом. Она пряная и восхитительная и замечательно сочетается с джемом и лепешками. Я наслаждаюсь каждым кусочком в молчании, потому что Хуан Мануэль болтает без умолку, точно утренний воробей. Говоря, он держит вилку на весу, и я не могу не поражаться, как он при этом благовоспитанно умудряется не положить локти на стол.
– Я сегодня с утра разговаривал по скайпу со своими родными. Они не знают всего остального, и я не буду им об этом рассказывать. Но они знают, что сегодня я ночевал у друга. Я показал им твою комнату, твою кухню, твою гостиную. И твою фотографию. – Он делает глоток кофе. – Надеюсь, ты не против.
Я не могу ему ответить, потому что во рту у меня яичница, а разговаривать с набитым ртом невежливо. Но я не против. Абсолютно не против.
– Помнишь, я рассказывал тебе про моего кузена Фернандо? Его дочери в следующем месяце исполняется пятнадцать. Мне в это просто не верится! У нас, когда девушке исполняется пятнадцать, устраивают большой семейный праздник, мы нанимаем уличных музыкантов – мариачи, готовим большое угощение и танцуем всю ночь. Моя мама простудилась, но сейчас ей уже лучше. В это воскресенье они сфотографируются всей семьей за ужином и пошлют фотографию нам. Ты сможешь их всех увидеть. А мой племянник Теодоро, он был на ферме и катался на ослике. Теперь он постоянно изображает из себя ослика. Так смешно… Ох, как же я по ним скучаю.
Я доедаю лепешку и запиваю ее кофе.
– Это, наверное, очень тяжело, – говорю я. – Иметь возможность видеть их только по скайпу.
– Они далеко, – отвечает он. – Но они живы и здоровы.
Я думаю о его отце и о бабушке.
– Да, – говорю я. – Ты прав.
Наш разговор прерывает звонок моего мобильного телефона. Я оставила его в гостиной.
– Прошу прощения, – говорю я. – Обычно я не отвечаю на звонки во время еды, но…
– Я знаю, знаю, – отзывается он.
Я иду в гостиную и беру телефон.
– Алло? – говорю я в трубку. – Это Молли. Чем могу помочь?
– Молли, это мистер Сноу.
– Да, слушаю.
– Как твои дела? – спрашивает он.
– Хорошо. Спасибо, что спросили. А ваши?
– Время выдалось нелегкое. И я должен извиниться перед тобой. Полицейские заставили меня поверить в такие вещи, которые были попросту неправдой. Я не должен был им верить. Нашим номерам нужна твоя забота, и я надеюсь, что ты в ближайшее время вернешься к работе.
Мне приятно это слышать, очень приятно.
– Боюсь, я не смогу сделать это прямо сейчас. В данную минуту я завтракаю.
– Ну что ты. Я вовсе не рассчитывал, что ты явишься немедленно. Я имел в виду, когда ты будешь готова. Торопиться вовсе не обязательно.