Глаза мистера Престона наполняются слезами. Шарлотта берет его за руку.
– Твоя бабушка была такой хорошей, вот и все, – говорит мистер Престон. – Когда моя Мэри под конец очень мучилась, твоя бабушка пришла ей на выручку.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.
– У Мэри были страшные боли, мне даже смотреть на нее было мучительно. Я сидел рядом с ней, держал за руку и повторял: «Пожалуйста, не уходи. Побудь со мной еще немного». Флора посмотрела на все это, а потом отвела меня в сторонку и говорит: «Ты что, не понимаешь? Она не оставит тебя, пока ты не скажешь ей, что пришло время».
Это именно то, что сказала бы бабушка. Я слышу в ушах ее голос.
– И что случилось потом? – спросила я.
– Я сказал Мэри, что люблю ее, и сделал так, как сказала Флора. Это было все, что было нужно моей жене, чтобы упокоиться с миром.
Мистер Престон больше не может удерживаться от рыданий.
– Ты все сделал правильно, папа, – говорит Шарлотта. – Мама очень страдала.
– Я всегда хотел отплатить твоей бабушке за то, что показала мне путь.
– Вы ей отплатили сполна, мистер Престон, – говорю я. – Вы пришли мне на помощь, и бабушка была бы вам бесконечно благодарна.
– О, это не я, – говорит мистер Престон. – Это Шарлотта.
– Нет, папа. Это ты настоял на этом. Ты убедил меня, что мы должны помочь молоденькой горничной, с которой ты работаешь. Кажется, я начинаю понимать, почему это было для тебя так важно.
– Друзья познаются в беде, – говорю я. – Бабушка очень вам благодарна. Вам всем. Будь она сейчас здесь, она сказала бы это вам лично.
Мистер Престон встает, и Шарлотта следует его примеру.
– Ладно, давайте не будем слишком сильно раскисать, – говорит он, утирая щеки. – Пожалуй, мы пойдем.
– День был длинный, – добавляет Шарлотта. – Хуан Мануэль, мы принесли вам вашу настоящую сумку из вашего шкафчика в отеле. Она в коридоре, у шкафа.
– Спасибо, – говорит он.
Меня вдруг охватывает сильнейшее беспокойство. Я не хочу, чтобы они уходили. А вдруг они исчезнут из моей жизни и никогда больше не вернутся? Такое уже случалось. Эта мысль немедленно приводит меня на грань нервного срыва.
– Мы ведь с вами еще увидимся? – спрашиваю я. Я не могу скрыть тревоги в своем голосе.
Мистер Престон фыркает:
– Куда ж мы денемся?
– Мы с вами будем видеться очень часто, Молли, – добавляет Шарлотта. – Мы должны подготовиться к суду.
– И потом, суд судом, а куда же мы теперь без тебя, Молли. Я старик, к тому же овдовевший, который немножко закоснел в своих привычках. Может, мои слова покажутся странными, но это пошло мне на пользу. Вся эта история. И все вы. Как будто у меня появилась…
– Семья? – подсказывает Хуан Мануэль.
– Да, – соглашается мистер Престон. – Как будто у меня появилась семья.
– А знаете, – говорит Хуан Мануэль, – в моей семье есть правило, что каждое воскресенье мы все вместе собираемся на ужин. Это то, по чему я больше всего здесь скучаю.
– Это очень просто исправить, – говорю я. – Шарлотта, мистер Престон, вы придете к нам в это воскресенье на ужин?
– Я буду готовить! – восклицает Хуан Мануэль. – Вы наверняка никогда не пробовали настоящую мексиканскую еду, такую, как готовит моя мама. Я устрою вам «Тур по Мексике». О, вам понравится!
Мистер Престон смотрит на Шарлотту. Та кивает.
– С нас десерт, – говорит он.
– И бутылка шампанского, – добавляет она. – Нам есть что отпраздновать!
Пока Шарлотта и мистер Престон обуваются, я стою в дверях и смотрю на них. Я не очень понимаю, как полагается прощаться с людьми, которые только что спасли тебя от пожизненного заключения в тюрьме.
– Ну, чего ты ждешь? – спрашивает мистер Престон. – Подойди, обними своего старого друга.
Я подчиняюсь, и ощущение, которое меня охватывает, становится для меня неожиданностью: я чувствую себя маленькой девочкой, которая обнимает большого теплого медведя.
Шарлотту я тоже обнимаю, и это приятно, но ощущается совершенно по-другому, как будто гладишь крылышко бабочки.
Они уходят рука об руку, и я закрываю за ними дверь. Хуан Мануэль стоит в дверях гостиной, переминаясь с ноги на ногу.
– Молли, ты точно не против, чтобы я сегодня остался у тебя ночевать?
– Точно, – говорю я. – Только сегодня. – И тут меня словно прорывает. – Ты займешь мою комнату, а я займу комнату бабушки. Я сменю простыни прямо сейчас. Я всегда отбеливаю и глажу постельное белье и держу наготове два запасных комплекта, и ты можешь быть абсолютно уверен, что ванную я регулярно мою и дезинфицирую. И если тебе понадобятся какие-нибудь гигиенические принадлежности, например мыло или зубная щетка, я…
– Молли, это хорошо. Я в порядке. Всё в порядке.
Мой словесный поток иссякает.
– Я не слишком-то уверенно чувствую себя в подобных ситуациях. Я знаю, как обращаться с гостями в отеле, но не в моем собственном доме.
– Ты не обязана обращаться со мной как-то по-особенному. Я просто буду стараться не шуметь и не устраивать беспорядка и помогать тебе, чем смогу. Ты любишь завтракать?
– Да, я люблю завтракать.
– Отлично, – говорит он. – Я тоже.
Я пытаюсь сама поменять простыни в моей комнате, но Хуан Мануэль мне не дает. Мы откидываем бабушкино покрывало с одинокой звездой и, сняв простыни, заменяем их свежими. Мы делаем это в четыре руки, пока он рассказывает мне про своего трехлетнего племянника Теодоро, который остался в Мексике и который всегда прыгал на кровати, когда Хуан Мануэль пытался застелить ее. Когда он рассказывает свои истории, они оживают у меня перед глазами. Я вижу маленького мальчика, который прыгает и играет. Такое ощущение, что он здесь, рядом с нами.
Когда мы заканчиваем, Хуан умолкает.
– Ладно. Я собираюсь спать, Молли.
– Тебе больше ничего не нужно? Может, чашку какао или туалетные принадлежности?
– Ничего не надо. Спасибо.
– Хорошо, – говорю я, направляясь к выходу из комнаты. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мисс Молли, – отзывается он, потом тихо закрывает дверь моей комнаты.
Я иду по коридору в ванную и там переодеваюсь в пижаму и медленно чищу зубы, трижды пропевая про себя «Happy Birthday», чтобы все до последнего моляра были вычищены как полагается.
Потом я умываюсь, пользуюсь туалетом и мою руки. После этого достаю из-под раковины «Виндекс» и быстренько протираю зеркало. Ну вот, мое отражение смотрит на меня сквозь безупречно чистое, без единого пятнышка, стекло.
Тянуть дальше нет смысла.