История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 177

Зимой такие сходки невозможны, и каждая семья после ужина остается в своей сакле.

Кое-как утолив голод, дети, раздевшись донага и укрывшись своими лохмотьями, ложатся спать, хозяйка приготовляет постель для мужа, который молча проводит время в семье, редко оказывает внимание и ласку детям, а с женой не говорит, потому что считает ее гораздо ниже себя, да и нет адата, чтобы порядочный горец проводил время с женщиной. В ожидании пятого намаза он садится на приготовленную постель, поверх которой разостлан небольшой коврик, на который обычно становятся мусульмане во время молитвы, и остается в этом положении, пока не надоест. Зато если в доме случится кунак, тогда гость и хозяин незаметно просиживают далеко за полночь, вспоминая прошлое, сравнивая его с настоящим и предугадывая будущее. В таких случаях пускаются в ход сказки, легенды, предания, и в этом отношении дагестанские жители значительно отличаются от джаро-белаканских. Первые относятся гораздо с большим сочувствием к народной поэзии. Сказки, басни, анекдоты и пословицы казыкумухцев и аварцев, с которыми познакомил нас «Сборник сведений о кавказских горцах», доказывают, что у жителей Дагестана существует народная литература.

У джарских лезгин тоже сохранилось несколько легенд и преданий о грузинской царице Тамаре, Шах-Аббасе Великом, Надир-Шахе и Омар-хане Аварском. Тамару они называют пери, то есть женщиной-духом, полубогиней. Красота ее была, по рассказам туземцев, неземная, и слух о ней распространялся от Востока до Запада, но в своих легендах джарцы не придерживаются хронологического порядка и мешают события и людей по своему усмотрению.

Бедность легенд и сказаний, по словам А. Пасербского, объясняется характером джарцев, привыкших жить только настоящим. По мнению туземцев, говорить о прошлом – праздная болтовня, а заглядывать в будущее и того хуже – просто глупость.

Зарывание огня в очаге служит признаком, что все семейство укладывается спать. Спрятавшись в постель и оставаясь там в чем мать родила, правоверный засыпает, пока не будет призван к утренней молитве. Поздно ночью, убаюкав всех, раздевается и ложится спать усталая и разбитая хозяйка, думая только о том, как бы не проспать рассвета…

Нравственный и физический гнет, тяготеющий над женщиной, заглушил в ней всякое проявление самостоятельности, но не смог заглушить ее страстной натуры. В этом женщина осталась верной себе, и строгая нравственность не является отличительной чертой горянки. Пылкость южной натуры, а в особенности корыстолюбие делают их весьма податливыми на соблазн. Сознавая, что муж ее неограниченный властелин, что он глава, начальник, повелитель, судья, защитник и обвинитель, в руках которого находится ее жизнь и смерть, горянка далеко не прочь от любовных похождений, скрытно от мужа она весьма часто предается разврату в полном смысле слова. Склонность к разврату не стесняет ее в выборе возлюбленного, она очень легко и скоро сводит свои интрижки с неправоверными или гяурами. Значительное число камелий-горянок в городах и укреплениях – фактические свидетельства туземных нравов. «Горянка, бежавшая от своих, едва успевшая укрыться за стенами нашей крепости, ищет уже разврата и, находя его без затруднения, предается ему всем своим существом, на жизнь и на смерть». Поведение камелии-горянки несравненно хуже и циничнее, чем поведение камелий-русских. Хотя туземцы убеждены в целомудрии своих жен и дочерей и хвастают этим, но пронзительный крик ишаков, слышный часто в глубокую полночь где-нибудь за горой недалеко от аула, – верный признак ночного свидания двух любящих или страстных сердец…

Счастливые любовники часто ловко скрывают свои похождения, действуют очень осторожно и, как только заметят, что их подозревают, расстаются если не навеки, то до поры до времени из опасения, как бы муж кинжалом не разорвал их связь навсегда. Бывают случаи, когда ловкий парень подговаривает возлюбленную бежать с ним на некоторое время. Запасшись продовольствием, он похищает любимую женщину, скитается с ней по лесам, пока есть средства к пропитанию, и потом, вполне насладившись, сдает ее на руки посредникам, «чтобы они примирили ее с мужем; себя же не считает перед ним ответственным, так как взятую вещь он возвратил обратно». Любовные похождения происходили чаще между холостыми мужчинами и девушками, и если они кончались без последствий, то кто старое помянет, тому глаз вон. «Но если девушка принялась за таблицу умножения на деле, то множитель должен на ней жениться хотя нехотя». Таким образом наказывался, собственно, не порок, а неумение его скрыть.

В Аварии, в общине Цунта-Ахвах, прозванной соседними жителями скверным ахвахом (Квеше-Ахвах), любовные похождения происходят гораздо проще. Среди бела дня, когда девушки собираются по нескольку на мельницу, чтобы намолоть муки, ватага молодых парней отправляется вслед за ними. Подойдя к мельнице и найдя дверь запертой, парни спрашивают девиц, сколько их собралось, и в ответ получают точное указание числа. Если число молодых людей превышает число девушек, жребий определяет, кому остаться, а кому идти и искать удовольствия у других мельниц. Оставшиеся кидают в окна мельницы свои папахи, которые и разбираются девицами наудачу, кому какая попадется. Дверь отворяется, и парни, вбежав гурьбой внутрь мельницы, отыскивают свои папахи и их временных обладательниц…

Жители того же Ахваха в виде особой любезности укладывают гостя спать вместе с дочерью в убеждении, что он не нарушит обычая гостеприимства, в противном случае гостю на другой день приходится расплачиваться или деньгами, или вступлением в брак. У койсубулинцев был в обычае брак для путешественников за весьма небольшую плату.

Если женщины остальных общин не столь беззастенчивы и не следуют публично такому примеру, то не убеждения и скромность удерживают их в пределах благопристойности, а страх наказания, которое в прежнее время было весьма жестоко. Прежде всего женщина боялась мужа или отца, а потом суда, приговаривавшего ее почти всегда к смертной казни. Горец, поймавший жену на прелюбодеянии, убивает обоих, не подвергаясь за это ответственности ни перед ее родными, ни перед судом общества, но если он убивает любовника и щадит жену, то подлежит кровной мести родственников убитого. Любовник, сумевший избежать смерти, становится кровным врагом мужа, а если жена убита, то и ее родственников. Когда опозоренный муж, не желая быть убийцей, передавал поступки жены на суд общества, виновная приговаривалась к строгому наказанию, состоявшему преимущественно в побиении камнями.

С умиротворением края и с подчинением Дагестана русской власти женщина за прелюбодеяние не подвергается такому строгому наказанию, и в жалобных книгах окружных народных судов можно обнаружить довольно значительное число дел о нарушении супружеской верности, не говоря о скрытых незаконных связях, которых, конечно, гораздо больше, чем открытых и заявленных в суд ^[266].